Иерусалимские гарики

Губерман Игорь Миронович

Присущая свободе неуверенностьничтожного зерна в огромной ступкерождает в нас душевную растерянность,кидающую в странные поступки.Мы, как видно, другой породы,если с маху и на летув диком вакууме свободымы разбились о пустоту.Не зря у Бога люди вечно просятуспеха и удачи в деле частном:хотя нам деньги счастья не приносят,но с ними много легче быть несчастным. Густой

поток душевных драмберет разбег из той беды,что наши сны – дворец и храм,а явь – торговые ряды.После смерти мертвецки мертвы,прокрутившись в земном колесе,все, кто жил только ради жратвы,а кто жил ради пьянства – не все.Правнук наши жизни подытожит.Если не заметит – не жалей.Радуйся, что в землю нас положат,а не, слава Богу, в мавзолей.

6

Увы, когда с годами стал я старше,со мною стали суше секретарши

Состариваясь в крови студенистой,система наших крестиков и ноликовдоводит гормональных оптимистовдо геморроидальных меланхоликов.Когда во рту десятки пломб –ужели вы не замечали,как уменьшается апломби прибавляются печали?Душой и телом охладев,я погасил мою жаровню:еще смотрю на нежных дева для чего – уже не помню. У старости – особые черты:душа уже гуляет без размаха,а радости восторги и мечты –к желудку поднимаются от паха.Возвратом нежности маня,не искушай меня без нужды;все, что осталось от меня,годится максимум для дружбы.На склоне лет печаль некстати,но все же слаще дела нет,чем грустно думать на закате,из-за чего зачах рассвет.А ты подумал ли, стареющий еврей,когда увязывал в узлы пожитки куцые,что мы бросаем сыновей и дочерейна баррикады сексуальной революции? Покуда мне блаженство по плечу,пока из этой жизни не исчезну –с восторгом ощущая, что лечу,я падаю в финансовую бездну.Исчерпываюсь, таю, истощаюсь –изнашивает всех судьба земная,но многие, с которыми общаюсь,дано уже мертвы, того не зная.Стократ блажен, кому даноизбегнуть осени, в которойбормочет старое гавно,что было фауной и флорой. В такие дни то холодно, то жарко,и всюду в теле студень вместо жил,становится себя ужасно жалкои мерзко, что до жалости дожил.Идут

года. Еще однотеперь известно мне страдание:отнюдь не каждому данодостойно встретить увядание.От боли душевной, от болей телесных,от мыслей, вселяющих боль, –целительней нету на свете компресса,чем залитый внутрь алкоголь. Тоска бессмысленных скитаний,бесплодный пыл уплывших дней,напрасный жар пустых мечтанийсохранны в памяти моей.Уже по склону я иду,уже смотрю издалека,а все еще чего-то ждуот телефонного звонка.В апреле мы играли на свирели,все лето проработали внаем,а к осени заметно присмирелии тихую невнятицу поем.Как ночь безнадежно душна!Как жалят укусы презрения!Бессонница тем и страшна,что дарит наплывы прозрения. Если не играл ханжу-аскета,если нараспашку сквозь года –в запахе осеннего букеталето сохраняется тогда.Судьбой в труху не перемолот,еще в уме, когда не злюсь,я так теперь уже немолод,что даже смерти не боюсь.Знаю с ясностью откровения,что мне выбрать и предпочесть.Хлеб изгнания. Сок забвения.Одиночество, осень, честь.Летят года, остатки сладки,и грех печалиться.Как жизнь твоя? Она в порядке,она кончается. На старости, в покое и тишиокрепло понимание мое,что учат нас отсутствию душилишь те, кто хочет вытравить ее.Сделать зубы мечтал я давно –обаяние сразу удвоя,я ковбоя сыграл бы в кино,а возможно – и лошадь ковбоя.Ленив, апатичен, безволен,и разум и дух недвижимы –я странно и тягостно боленутратой какой-то пружины.В промозглой мгле живет морокасоблазна сдаться, все оставитьи до естественного срокадуше свободу предоставить. Я хотел бы на торжественной латыниюным людям написать предупреждение,что с годами наше сердце сильно стынети мучительно такое охлаждение.Когда свернуло стрелки на закат,вдруг чувство начинает посещать,что души нам даются напрокат,и лучше их без пятен возвращать.Глупо жгли мы дух и телораньше времени дотла;если б молодость умелато и старость бы могла.