Иго любви
Шрифт:
В доме темно… Неужели спит?.. Невозможно… Только одиннадцать.
Поля отпирает дверь. Он входит в гостиную.
Окна настежь. Надежда Васильевна сидит на подоконнике. Он видит ее белое платье, ее тонкую фигуру.
Опрокинув по дороге стул, он подходит.
— Не спишь?
— Нет… душно очень… А где ты был?
— С ним… в ресторации.
— Опять пил?..
— Меня нынче вино не берет, Надя…
— Ах, Саша… Уж воздержись эти дни! Ведь только десять дней!.. Пусть он унесет о нашем
Она нежно берет его руку и гладит ее холодными, как лед, пальчиками.
— Жалеешь его, Надя? — хрипло спрашивает он, вздрогнув от ее ласки.
Она выпускает его руку и отодвигается.
— Его жалеешь, а меня нет?.. Если я умру завтра у тебя на глазах, ты не заплачешь…
— Полно, полно, Саша! — кротко шепчет она.
И его безмерно поражает эта умиленная кротость ее голоса. «Как причастница», — мелькает мысль. Ее лица не видно. Но он чувствует, что она кротко улыбается.
— Не надо нам ссориться; Сашенька… Еще целая жизнь впереди… Хоть теперь-то протянем друг другу руки и как товарищи поработаем дружно, ничем не отвлекаясь… Я к большому в моей жизни подхожу, Саша. Перед самой высокой ступенью стою… Играть буду с Мочаловым… Ты подумай только! Он… и я… Если есть во мне действительно талант, он только теперь проявится… А пройдут эти дни, он уедет, и нам останется жить только воспоминаниями… Мы никогда не забудем этих дней… Вот я сижу в темноте и гляжу себе в сердце… И дивлюсь сама, и прислушиваюсь… Точно цветы там распускаются, а я шелохнуться боюсь… И… слезы у меня бегут… И удержать их не могу…
Она нервно смеется, но он слышит, что она плачет. И у него дух захватывает от боли.
— Господи… До чего же ты его любишь! — срывается у него.
Она молчит один миг. Южная ночь знойно дышит в окно. В черном небе искрятся звезды. Далекий гул моря доносится сюда, как протяжные вздохи Плененного титана.
— Да… люблю, — говорит она все тем же проникновенным голосом, который он слышал только на сцене. — Если любовь не слезы и не муки, а только светлая радость… радость без края, — значит, его одного я любила всю жизнь… И никогда не перестану любить.
Он хватается за голову, потрясенный не столько признанием, не столько словами, сколько голосом этим, который пронзает его сердце.
Он больно, грубо хватает ее за руку.
— Ты с ним жила?..
Она вздрогнула. Он выпускает ее руку, полный страха.
— Сознайся… сознайся! — кричит он с чувством человека, летящего в пропасть.
Она встает. Он отшатнулся, точно боится, что она его ударит по лицу.
Вся выпрямившись и притихнув, не дыша почти, стоит она перед ним. Он смутно видит в полумраке белое пятно ее лица.
— Ну… что же ты молчишь?.. — жалобно молит он, вдруг падая духом. — Все равно… говори!.. Хуже того, что я пережил нынче, уже ничего не будет…
Она молча берет его за руку и подводит к окну.
— Смотри… смотри вверх, — говорит она шепотом, от которого по спине его пробегает дрожь… — Видишь звезды?..
Он молчит, подчиняясь по-старому, весь затихая от прикосновения ее руки к плечу, от ее сладкой близости.
— Чувствуешь ты, какие мы оба маленькие… какие жалкие перед ними?.. Много их!.. Сверкают, горят… Точно зовут, точно шепчут что-то… А как далеки!.. Не долететь… не достать… не дотянуться… Голова кружится, как начнешь о них думать… Вот такая и любовь моя, Саша…
Он все еще молчит, сразу поверив, взволнованный до глубины души тоской и страстью ее слов.
— А как ты глядела на него нынче? — тихо вспоминает он вдруг.
— А что же я еще могу? Только глядеть да плакать… да молиться без слов…
Он затихает опять на одно мгновение, пораженный непонятной ему прелестью этого чувства. Как ребенок, околдованный сказкой, он боится шевельнуться, чтобы не нарушить очарования.
Вдруг опять ревность жалит его сердце.
— А он сам зачем так смотрит? Ты чистая, строгая, знаю… А наш брат — актер?.. Есть разве для нас в жизни что-нибудь заветное?.. Над Офелией будем плакать… Джульеттой будем восторгаться… А попадись нам такая в жизни, втопчем в грязь…
Она качает головой.
— Нет… Он не такой… В нем дух Божий горит… ты вгляделся в его глаза?
Мосолов злобно смеется.
— Весь вечер любовался… оттого с ума и схожу… Он в тебя тоже влюбится… И что тогда будет?.. А?..
— Полно, Саша!.. Мне и слушать-то больно такие речи…
— Ну, хорошо… А если…
— Что если?..
Хрустя пальцами, он бегает по комнате.
— А если он… поманит тебя?..
— Куда?..
— Ах, Боже мой!.. Ну за собою поманит… в Москву?
— Не будет этого никогда!
— А если все-таки… Неужели уйдешь?..
— Никуда не уйду… Мое место рядом с тобой… Плох ли ты, хорош ли, все равно теперь!.. Не уйду…
— Наденька!..
Он кидается к ней в диком восторге. Но она вырывается из его рук и идет в спальню.
И он опять смиряется, счастливый одной уже мыслью, что все страдания его нелепы, не нужны, что они кончены…
Усилием воли он топчет змею ревности, жалящую так больно… Вот… кажется, убита… Можно вздохнуть всей грудью…
Надежда Васильевна уже у порога.
— Покойной ночи, Саша… Я очень устала…
Но умирающая змея подняла раздавленную голову и жалит опять… опять…
— А если он… такой же, Как и все… и… позволит себе… что-нибудь себе позволит? — доканчивает он, не видя, но чувствуя на себе ее строгий взгляд.
— Такой, как все?.. Это невозможно!..
Мосолов топает ногой в исступлении.
— Ты не знаешь людей! — бешено кричит он. — Что ты понимаешь в них?.. Он избалован женщинами… Он, наверно, думает, что стоит ему мигнуть, ты ему на шею кинешься… А если он себе что-нибудь позволит?..