Игра ангела
Шрифт:
— Я ничего не прячу. Я кладу вещи на свои места, что совершенно другое дело.
Каждый божий день мне раз десять хотелось ее придушить. Стоило мне уединиться в кабинете, чтобы подумать в тишине и покое, Исабелла, сияя улыбкой, немедленно являлась вслед за мной с чашкой чая или печеньем. Она начинала кружить по кабинету, выглядывала в окно, принималась перекладывать вещи на письменном столе, а потом спрашивала, чем я занимаюсь и почему затаился тут, наверху. Я обнаружил, что семнадцатилетние девушки обладают неистощимым словарным запасом и каждые двадцать секунд мозг посылает сигналы им воспользоваться. На третий день я решил, что нужно найти ей жениха, по возможности глухого.
— Исабелла, как получается, что у такой привлекательной девушки, как ты, нет поклонников?
— Кто сказал, что их нет?
— И никто из молодых людей тебе не нравится?
— Все мои ровесники ужасно скучные. Сказать им нечего, а половина вообще — круглые дураки.
Я хотел сказать, что с возрастом мужчины умнее не становятся, но не стал развенчивать иллюзии.
— И какого возраста мужчины тебе нравятся?
— Пожилые. Как вы.
— Я, по-твоему, пожилой?
— Ну, вы, конечно, не совсем дряхлый.
Мне было легче считать, что она пошутила, чем пережить такой чувствительный удар по самолюбию. Я решил отплатить ей той же монетой, добавив несколько капель сарказма.
— Хорошие новости — молоденьким девушкам нравятся зрелые мужчины, и плохие новости — мужчинам в возрасте, особенно дряхлым и развратным, тоже нравятся молоденькие девушки.
— А я знаю. Не держите меня за простофилю.
Исабелла посмотрела на меня, явно что-то замышляя, и коварно улыбнулась. Меня охватило нехорошее предчувствие.
— А вам нравятся молоденькие девушки?
Она не успела закончить фразу, а ответ уже вертелся у меня на языке. Ровным наставительным тоном, точно учитель географии, я сообщил:
— Нравились, когда мне было столько же лет, сколько тебе. Как правило, мне нравятся девочки моего возраста.
— В вашем возрасте они уже не девочки, а сеньориты, или, простите, сеньоры.
— Конец дискуссии. У тебя внизу есть дела?
— Нет.
— Тогда садись писать. Я тебя взял не для того, чтобы ты мыла посуду и прятала вещи. Я взял тебя потому, что ты сказала, будто хочешь научиться писать, а я — единственный знакомый тебе идиот, кто может помочь в этом.
— Незачем сердиться. У меня просто нет вдохновения.
— Вдохновение появляется, когда локти у тебя прилипают к столу, зад к стулу, а лоб покрывается испариной. Выбери тему, идею и шевели мозгами, пока они не заболят. Вот что такое вдохновение.
— Тема у меня уже есть.
— Аллилуйя.
— Я собираюсь написать о вас.
В молчании мы сверлили друг друга взглядами, точно дуэлянты у барьера.
— Зачем?
— Затем, что вы мне кажетесь интересным. И странным.
— И старым.
— И обидчивым. Почти как мой ровесник.
Помимо воли я начал привыкать к обществу Исабеллы, к ее шпилькам и тому свету, который она принесла с собой в этот дом. Если так пойдет дальше, то сбудутся мои наихудшие опасения, и мы в конце концов станем друзьями.
— А вы? Вы уже придумали тему со всей этой скучищей, которую читаете?
Я подумал, что чем меньше Исабелла знает о моем заказе, тем лучше.
— Пока я на стадии сбора материала.
— Собираете материал? И как это работает?
— Сначала нужно прочесть сотни страниц, чтобы досконально изучить тему и ухватить ее суть, эмоциональную правду, а потом забыть все, чтобы начать с нуля.
Исабелла вздохнула:
— Что значит — эмоциональная правда?
— Искренность чувств в вымышленной ситуации.
— Следовательно, нужно быть честным и хорошим человеком, чтобы писать вымышленные истории?
— Нет. Необходимо владеть ремеслом. Эмоциональная правда не является нравственной категорией, это техника.
— Вы говорите, как ученый сухарь, — возмутилась Исабелла.
— Литература, во всяком случае, хорошая, есть сочетание науки и мук творчества. Подобно архитектуре или музыке.
— Мне казалось, искусство — нечто, что вырастает у художника само собой, внезапно.
— Сами собой у художника растут только волосы на теле и бородавки.
Исабелла восприняла мои откровения без энтузиазма.
— Вы так говорите для того только, чтобы я упала духом и отправилась домой.
— Тщетные мечты.
— Вы самый скверный учитель в мире.
— Ученики делают учителя, а не наоборот.
— С вами невозможно спорить, вы знаете все риторические уловки. Это несправедливо.
— Все несправедливо. В лучшем случае можно полагаться на логику. Справедливость — редкая болезнь в мире, в основном здоровом как дуб.
— Аминь. Вот это и происходит с человеком, когда он взрослеет? Он перестает верить во что-либо, как вы?
— Нет. Старея, люди продолжают верить во всякий вздор, причем чем дальше, тем глупее становятся вещи, в которые они верят. Я плыву против течения, поскольку мне нравится бросать вызов.
— Сомневаюсь. А я, когда стану старше, не потеряю веры, — пригрозила Исабелла.
— В добрый путь.
— И, кроме того, я верю в вас.
Она не отвела взгляда, когда я посмотрел на нее.
— Ты меня просто не знаешь.
— Вам только так кажется. Вы не настолько загадочны, как воображаете.
— Я и не стремлюсь прослыть загадочным.
— «Загадочный» — подобающая замена слову «неприятный». Я тоже кое-что понимаю в риторике.
— Это не риторика, а ирония. Разные вещи.