Игра ангела

Сафон Карлос Руис

— А я говорю.

Я опустил глаза.

— Посмотри на меня, Давид.

Я неохотно поднял голову.

— Если ты хочешь, чтобы я ушла…

Я торопливо замотал головой. Кристина схватила мою руку и поднесла ее к губам.

— Все будет хорошо. Вот увидишь, — прошептала она. — Я знаю. Пусть это будет первое, что получится в моей жизни как надо.

Я с болью смотрел на нее: сломленная женщина со слезами на глазах, окутанная сумерками. И больше всего на свете мне хотелось вернуть ей то, чего она никогда не имела.

Мы вместе легли на диван в галерее, укрывшись

одеялами, и смотрели на горящие в камине угли. Я заснул, перебирая волосы Кристины и с мыслью о том, что провожу последнюю ночь в этом доме. Дом стал казаться мне тюрьмой, где я похоронил свою юность. Мне приснилось, будто я бегу по улицам Барселоны, наводненным часами, и стрелки у них крутятся в обратную сторону. Переулки и бульвары изменяли направление у меня на пути, словно наделенные собственной волей и разумом. Узкие тоннели между домами образовывали живой лабиринт, насмехавшийся над моими попытками продвинуться вперед. Наконец под полуденным солнцем, пылавшим в небе, как раскаленный железный шар, мне удалось добраться до Французского вокзала. Я помчался к перрону, от которого уже отходил поезд. Я бежал за ним со всех ног, но состав набирал скорость, и я успел только коснуться металлического бока кончиками пальцев. Я летел, задыхаясь, и в конце перрона провалился в пустоту. Когда я поднял голову, было уже поздно. Поезд удалялся, и Кристина смотрела на меня из окна последнего вагона.

Открыв глаза, я увидел, что Кристины нет рядом. Огонь в камине погас, обратившись в едва тлевшую горстку пепла. Я встал и подошел к окну. Светало. Я прижался лицом к стеклу и вдруг заметил мерцающий огонек в кабинете. Я бросился к винтовой лестнице, ведущей в башню. Медное зарево заливало ступени. Я медленно поднялся и остановился на пороге кабинета. Кристина сидела на полу, спиной к двери. Кофр, стоявший у стены, был открыт. Кристина держала папку с рукописью для патрона и развязывала тесемки.

Услышав мои шаги, она замерла.

— Что ты здесь делаешь? — спросили, пытаясь скрыть тревогу в голосе.

Кристина с улыбкой обернулась.

— Копаюсь в твоих вещах.

Проследив за направлением моего взгляда, устремленного на папку в ее руках, она хитро прищурилась.

— Что в этой папке?

— Ничего. Записи, наброски. Ничего интересного…

— Обманщик. Держу пари, что там книга, которую ты пишешь, — сказала она, снова взявшись за тесемки. — Я умираю от желания ее прочитать…

— Я бы не хотел, чтобы ты это делала, — сказал я самым небрежным тоном, какой мне удалось изобразить.

Кристина нахмурилась. Я воспользовался моментом, встал перед ней на колени и мягко отобрал у нее папку.

— Что происходит, Давид?

— Ничего, ничего особенного, — заверил я ее с глупейшей улыбкой, прилипшей к губам.

Я вновь завязал тесемки и положил папку обратно в кофр.

— На ключ запирать не будешь? — поинтересовалась Кристина.

Я повернулся, чтобы извиниться, но Кристина уже спускалась по лестнице. Я со вздохом закрыл крышку кофра.

Я нашел Кристину внизу, в спальне. Мгновение она смотрела на меня, словно увидела впервые. Я остановился в дверях.

— Прости меня, — начал я.

— Тебе нет нужды просить у меня прощения, — отозвалась Кристина. — Мне не следовало совать нос куда не просят.

— Дело не в этом.

Она одарила меня ледяной улыбкой, сопроводив ее небрежным жестом. Ее улыбка буквально заморозила воздух.

— Не важно, — обронила она.

Я сдался, решив отложить следующий штурм до более подходящего времени.

— Кассы на Французском вокзале скоро откроются, — сказал я. — Я подумал, что мне лучше пойти туда к открытию и купить билеты на дневной поезд. Потом я загляну в банк и сниму деньги.

Кристина ограничилась легким кивком:

— Хорошо.

— А ты могла бы тем временем собрать какие-нибудь вещи в дорогу. Я вернусь часа через два максимум.

Кристина едва заметно улыбнулась:

— Я буду ждать.

Я подошел к ней и обхватил ее лицо ладонями.

— Завтра вечером мы будем в Париже, — пообещал я, поцеловал Кристину в лоб и вышел.

41

Пол в зале ожидания Французского вокзала стелился у моих ног зеркалом, в котором отражались большие часы, висевшие под потолком. Стрелки показывали семь часов тридцать пять минут утра, но билетные кассы были все еще закрыты. Уборщик, вооруженный шваброй и чувством прекрасного, наводил глянец на полу. Он насвистывал куплет и, насколько позволяла ему хромота, не без изящества двигал в такт бедрами. От нечего делать я принялся наблюдать за ним. Это был крошечный человечек, которого судьба, казалось, мяла и корежила, пока не отняла все, кроме улыбки и удовольствия надраивать перрон с таким рвением, как будто речь шла о Сикстинской капелле. В зале, кроме меня, никого не было, и уборщик в какой-то момент осознал, что на него смотрят. На пятом марше с тряпкой поперек зала, он очутился напротив моего наблюдательного поста — я устроился на лавке, одной из многих, стоявших вдоль стен зала ожидания. Уборщик остановился и, опершись на рукоять швабры обеими руками, набрался смелости посмотреть мне в лицо.

— Никогда не открывают вовремя, — завязал он разговор, махнув в сторону билетных касс.

— А зачем тогда повесили табличку, где сказано, что кассы открываются в семь?

Человечек пожал плечами и вздохнул с философским видом.

— Более того, для поездов составляют расписание, но за пятнадцать лет, что я здесь работаю, я ни разу не видел, чтобы поезд тронулся или прибыл в указанное время, — высказался он.

Уборщик отправился дальше драить полы, а через пятнадцать минут я услышал возню у окошка кассы. Я подошел и улыбнулся служащему.

— Я думал, вы работаете с семи, — заметил я.

— Так написано в объявлении. Что вы хотели?

— Два билета первого класса на дневной поезд до Парижа.

— На сегодня?

— Если вас не затруднит.

На оформление билетов кассир потратил почти пятнадцать минут. Завершив свой капитальный труд, он неохотно выложил билеты на стойку.

— Отправление в час. Четвертая платформа. Не опаздывайте.

Заплатив, я продолжал стоять у кассы и был награжден враждебным испытующим взглядом.