Игра ангела
Шрифт:
— Что-то еще?
Я улыбнулся и покачал головой, и служащий, воспользовавшись моментом, захлопнул окошечко кассы у меня перед носом. Я повернулся и пересек зал, сверкавший чистотой милостью уборщика, который издали помахал мне рукой и пожелал bon voyage. [53]
Здание на улице Фонтанелла, где находилось центральное отделение Испано-колониального банка, больше всего напоминало храм. Величественная колоннада предваряла неф, вдоль которого рядами выстроились скульптуры. Неф простирался вдаль, завершаясь вереницей высоких окон, в ансамбле создававших подобие алтаря. У стен с обеих сторон стояли дубовые столы и мягкие кресла. И все это хозяйство находилось на попечении небольшой армии финансовых инспекторов и служащих, безупречно одетых и вооруженных
53
Счастливого пути (фр.).
Солнце поднималось по голубому небосводу, переливавшемуся радужными оттенками, и свежий ветер был пропитан запахом моря. Я шел легко, будто избавившись от непосильного бремени: в глубине души затеплилась надежда, что город решил отпустить меня с миром. На бульваре Борн я задержался, чтобы купить цветов Кристине — букет белых роз, перевязанный красной ленточкой. Я взлетел по лестнице, перескакивая через ступеньки, с широкой улыбкой на лице, окрыленный уверенностью, что этот день положит начало новой жизни. Прекрасной жизни, которую я рисовал в своем воображении, осознавая, что она никогда не станет явью. Я собирался открыть дверь, но как только вставил ключ в замочную скважину, дверь подалась. Она была не заперта.
Я толкнул дверь и вошел. В доме царила тишина.
— Кристина?
Положив цветы на консоль в прихожей, я заглянул в спальню. Кристины там не оказалось. По коридору я добежал до галереи. Никаких следов ее присутствия. Я остановился у подножия лестницы в кабинет и крикнул снизу:
— Кристина!
Мой голос вернулся эхом. Пожав плечами, я взглянул на часы, стоявшие в одном из библиотечных шкафов в галерее. Было без малого девять утра. Я подумал, что Кристина вышла за покупками. Избалованная образом жизни на Педральбес, где обязанность следить за дверями и замками возлагалась на слуг, она оставила дверь открытой. Я решил, пока дожидаюсь Кристину, полежать на диване в галерее. Солнце вливалось сквозь окна — чистое и ослепительное зимнее солнце, — навевая негу. Я смежил веки и стал размышлять, что мне нужно взять с собой из багажа. Я полжизни провел в окружении всех этих вещей и теперь, когда предстояло с ними распроститься, не мог составить даже коротенький список самых необходимых предметов. Постепенно, сам того не осознавая, убаюканный теплыми лучами солнца и робкими надеждами, я безмятежно заснул.
Проснувшись, я посмотрел на часы в библиотеке. Они показывали половину первого дня. До отправления поезда оставалось всего полчаса. Я стремительно вскочил и помчался в спальню.
— Кристина?
На сей раз я обследовал весь дом, комната за комнатой, и наконец поднялся в кабинет. Там было пусто, но мне почудился странный запах, витавший в комнате. Пахло фосфором. В воздухе повисло еле заметное кружево голубоватых нитей дыма, пойманное в ловушку света, падавшего из окна. Я прошелся по кабинету и обнаружил на полу две горелые спички. Охваченный внезапной тревогой, я бросился к кофру. Опустившись на колени, я поднял крышку и вздохнул с облегчением. Папка с рукописью лежала на месте. Я собирался захлопнуть кофр, как вдруг заметил, что бант, которым были завязаны красные тесемки на папке, распущен. Я схватил папку и открыл. Проверив содержимое, я убедился, что ничего не пропало. Я снова закрыл папку, завязав ее теперь двойным узлом, и бросил обратно в кофр. Закрыв его, я опять спустился вниз. В галерее я сел в кресло, повернутое к длинному коридору, который вел к входной двери, и приготовился ждать. Минуты безжалостно утекали в небытие.
Постепенно смысл происходящего стал проникать в сознание, и все вокруг поплыло. Желание верить и доверять обернулось горечью и разочарованием. Вскоре я услышал, как колокола церкви Санта-Мария бьют два часа. Поезд на Париж уже ушел, а Кристина так и не появилась. И тогда я понял окончательно, что она ушла, и то короткое время, что мы провели вместе, было всего лишь миражом. Я посмотрел в окно. Яркий солнечный день больше не окрашивался радужными тонами. Я рисовал в воображении картину, как она возвращается на виллу «Гелиос» в надежные объятия Педро Видаля. Я чувствовал, как постепенно от гнева закипает кровь, и посмеялся над собой и своими нелепыми надеждами. Я сидел, не в силах пошевелиться, и смотрел, как город тускнеет с наступлением сумерек и удлиняются тени на полу кабинета. Я встал и подошел к окну. Открыв его настежь, я высунулся наружу. Подо мной зияла пропасть. Достаточно глубокая пропасть, чтобы раздробить кости, превратив их в кинжалы, пронзающие плоть, и погасить искру жизни в луже крови в патио. Я размышлял, будет ли боль такой ужасной, как мне представлялось, и хватит ли силы удара, чтобы оглушить все чувства и подарить быструю и необратимую смерть.
И вдруг послышались удары в дверь. Один, второй, третий. Громкие и настойчивые. Я повернулся, еще не освободившись до конца от наваждения. Постучали снова. Кто-то ломился в дверь. Сердце чуть не выпрыгнуло у меня из груди, и я ринулся вниз по лестнице, не сомневаясь, что вернулась Кристина, что произошло непредвиденное и она просто задержалась. И мои жалкие, презренные, злобные измышления абсолютно беспочвенны, и, несмотря ни на что, сегодняшний день все-таки был первым днем обетованной жизни. Я подбежал к двери и распахнул ее. Она стояла там, в полумраке, одетая во что-то белое. Я рванулся обнять ее, но потом увидел лицо, залитое слезами, и осознал, что эта женщина не Кристина.
— Давид, — прошептала Исабелла дрожащим голосом. — Сеньор Семпере умер.
Действие третье
Игра ангела
Уже стемнело, когда мы подошли к книжной лавке. Золотистое сияние потеснило сизую ночную тень у дверей «Семпере и сыновья», где собралось около сотни человек, державших в руках горящие свечи. Одни молча плакали, другие переглядывались, не находя слов. Некоторых я узнал в лицо. Это были друзья и покупатели Семпере, люди, кому старый библиофил дарил книги, читатели, пристрастившиеся к чтению с его подачи. По мере того как скорбная новость распространялась по кварталу, армия друзей и читателей увеличивалась. Никто не мог поверить, что сеньор Семпере умер.
В магазине горели все лампы. Сквозь витрину можно было рассмотреть дона Густаво Барсело. Глава цеха букинистов обнимал молодого человека, едва державшегося на ногах. Я узнал в нем сына Семпере, только когда Исабелла, вцепившись в мою руку, втащила меня в лавку. Увидев меня, Барсело поднял голову и обреченно улыбнулся. Сын букиниста рыдал у него на груди. Он был не в состоянии подойти к нам и поздороваться. Исабелла первая приблизилась к нему и положила руку на плечо. Семпере-младший повернулся, обратив к ней страдальческое лицо. Исабелла отвела его к стулу и усадила. Сын Семпере, словно тряпичная кукла, обессиленно рухнул на сиденье. Исабелла опустилась перед ним на колени и обняла. Никем я никогда так не гордился, как в тот миг Исабеллой. Она казалась уже не юной девушкой, но зрелой женщиной, более сильной и мудрой, чем все, кто находился в лавке.
Барсело подошел ко мне и протянул дрожащую руку. Я пожал ее.
— Это случилось около двух часов назад, — хрипло сказал дон Густаво. — Он остался в лавке один всего на минуту, а когда сын вернулся… Говорят, он с кем-то спорил… Я не знаю. По словам доктора, сердце не выдержало.
Я проглотил комок в горле.
— Где он?
Барсело кивнул на дверь подсобного помещения. Я поблагодарил и направился в соседнюю комнату. У двери я глубоко вздохнул и сжал кулаки. Переступив порог, я увидел его. Он лежал на столе со сложенными на груди руками. Кожа у него стала белой как бумага, а черты лица казались ломкими, будто вырезанными из картона. Его глаза все еше были открыты. Я почувствовал, что задыхаюсь, словно получил чудовищной силы удар в солнечное сплетение. Ухватившись за край стола и набрав в легкие воздуха, я наклонился и опустил ему веки. Погладив его по щеке, я обвел взглядом тот мир страниц и грез, который он создал. Мне хотелось верить, что Семпере по-прежнему среди нас, среди своих книг и друзей. Заслышав шаги за спиной, я повернулся. Барсело привел двух субъектов постного вида в черных костюмах, чья профессия не вызывала сомнений.
— Сеньоры из похоронной конторы, — представил их Барсело.
Оба поклонились с должной серьезностью. Один, высокий и тощий, сделал весьма приблизительные обмеры и дал какие-то указания спутнику. Тот кивнул и записал распоряжения в маленький блокнот.
— Предварительно, похороны состоятся завтра днем на Восточном кладбище, — сказал Барсело. — Я осмелился взять на себя все хлопоты, поскольку сын полностью деморализован, как вы могли заметить. А в таких делах чем скорее…
— Спасибо, дон Густаво.