Игра Бродяг
Шрифт:
— Даже не знаю, кого мне этот парень напоминает, — съязвила Наёмница.
— Однако шли дни, горе Годсэнта поутихло, и небо стало почти таким же синим, как прежде. Годсэнт осознал, что отчаивался зря. Вит никогда не оставил бы его добровольно. Но он и не мертв — иначе Годсэнт ощутил бы утрату всем сердцем. Значит, Вит находится там, откуда не может выбраться. Нужно просто разыскать и освободить его. Годсэнт не сомневался, что сумеет справиться с задачей. Он был уверен в этом так же, как в том, что под снегом запрятаны цветы, ждущие дня расцвета — всегда было так, и не менялось из года в год…
Тут Вогт испустил затяжной печальный вздох, явно намекая, что историю ждет мрачный поворот и Наёмнице следует морально подготовиться.
— Нет, стой, я этого не выдержу! — воскликнула Наёмница.
Усевшись на траву, она сдернула с ноги ботинок и, перевернув, потрясла его.
— Проклятый камень. Достал.
Вогт вздохнул с плохо скрытым разочарованием и продолжил:
— Но в действительности пустошь уже начинала меняться. Когда снег сошел, не белые, а синие цветы раскрыли слабые лепестки — и Годсэнт понял, что после весны сразу пришла осень. Вскоре цветы погибли под бледными лучами помутневшего солнца. Пустошь осталась унылой и голой, с печальным воем по ней метались холодные ветра. Люди пустоши ощущали тревогу и страх, но вокруг был лес — а значит, уходить им было некуда.
Наёмница зашнуровала ботинок и тихо последовала за Вогтом, уставившись себе под ноги. Она уже догадалась, что будет дальше.
— Однажды тьма хлынула из леса, но одновременно она полилась и из центра пустоши. Она была неумолима и яростна, стискивала, не давая вздохнуть… — Вогт замолчал.
— Короче, всё встало плохо и все умерли, — подытожила Наёмница. — А что случилось с Годсэнтом? Как ему удалось спастись?
— Он и сам не понял, как именно. Просто его кожа вдруг вспыхнула мягким светом. Тьма бесновалась вокруг него, пыталась разорвать его, но не могла к нему даже прикоснуться. Годсэнт закричал и закрыл лицо руками, потому что вокруг него были вопящие клочья темноты, которые он не хотел ни видеть, ни слышать.
— Вопящие? — Наёмница посмотрела на Вогта с тревогой.
— Клубящиеся, я сказал «клубящиеся», — пробормотал Вогт и потер потный лоб. На секунду его губы скривились, как у плачущего ребенка. — Он был растерян, потрясен, испуган. Он не понимал происходящего. Он не мог никому помочь!
Наёмнице вдруг захотелось обнять Вогта. Или хотя бы погладить по волосам. Вместо этого она взяла его за руку и сказала:
— Расскажи остальное потом.
— Он бежал, бежал, бежал в полной черноте. Его сияние угасло, и больше ничего не защищало его от тьмы, но она угомонилась сама, насытив свою ярость. Годсэнт оказался в лесу и, задыхаясь, без сил упал на корни дерева, выступающие из земли. Он осознал, что остался совсем один. Во мраке.
Вогт замолчал. Пальцы Наёмницы уже готовы были соскользнуть с его пальцев, но он перехватил ее руку, не позволяя отдалиться. Наёмница в глубине души обрадовалась этому, потому что это было вроде как не ее решение.
Они шли еще с час, пока воздух не стал прозрачно голубым, после чего решили, что на сегодня с них хватит.
Светящийся лист несколько увял (самая странная еда в жизни Наёмницы, куда более странная, чем змеи), но был по-прежнему вкусным, к тому же его оставалось еще не меньше половины, следовательно, проблема пропитания пока не беспокоила. После ужина бродяги поплавали в реке. В отличие от быстро прогревающейся притоки, вода в Нарвуле всегда оставалась холодной, но после изнурительно жаркого дня это было скорее преимущество. Наёмница сама поразилась собственному благодушию. Казалось, жизнь внезапно начала доставлять удовольствие. Да и в лице Вогта не осталось и тени грусти. Когда он дотронулся под водой до выступающих ребер Наёмницы, она отплыла, нарочно плеснув ему в лицо (Вогт рассмеялся), хотя не рассердилась, а… она не знала, что.
На берегу Наёмница суетливо натянула на себя одежду и только после этого решилась взглянуть на Вогта. Он неподвижно завис в синей воде. Наёмница подумала, какие загадочные и яркие у него глаза в цвете сумерек, но вслух, конечно, ничего не сказала.
Вогт улыбался, но затем уголки его губ вдруг опустились, а глаза раскрылись шире. Наёмница вздрогнула и оглянулась, но позади были только деревья и густеющая темнота между ними — самая обычная, а не та враждебная всему живому тьма, что упоминалась в истории Вогта. Когда Наёмница снова обратила взгляд на Вогта, на его лице было и вовсе непонятное выражение.
— Что? Что? — спросила она, как спрашивала уже не раз.
— Я бы никогда не столкнул тебя в воду, — сказал Вогт.
— Я знаю, — кивнула Наёмница и села.
Вогтоус поплыл к берегу, и Наёмница опустила лицо к коленям, дожидаясь, когда он выберется на сушу и добредет до своей одежды. От ее душевного спокойствия осталась лишь груда осколков.
***
— Тьма может казаться непроглядной, но однажды глаза привыкнут к ней и начнут видеть. Так случилось и с Годсэнтом, хотя порой он мечтал снова ослепнуть, так как, блуждая в сумрачном и враждебном мире, наблюдал много страшного: погибшие оголенные деревья среди груд опавшей листвы; птиц, и после гибели сжимающих лапками почерневшие ветки; солнце — белая смутная точка в небе, — не способное разогнать темноту ослабшими лучами. И люди — мертвые и такие, каких нельзя было назвать ни мертвыми, ни живыми. Мрак забрал их память, и они слонялись, не узнавая самих себя и ничего вокруг. Они были опасны, потому что из всех чувств в них остался лишь гнев, и ничто, кроме встречной силы, не могло отвратить их от нападения. Едва завидев их, Годсэнт убегал прочь. Даже когда его сердце билось, едва не разрываясь, он радовался, что ему удалось спастись от очередной погони, хотя, возможно, для него было бы куда проще погибнуть. Углубляясь дальше в лес, пугавший его прежде и успокаивающий сейчас, Годсэнт все реже встречал кого-либо…
Голос Вогтоуса звучал абсолютно замогильно. Как будто пытаясь подыграть, ослепительное, пышущее жаром утреннее солнце над головой Наёмницы заволоклось тучей, тень пала на землю. Но Вогт был Вогтом и посему моментально порушил собственноручно выстроенную атмосферу.
— Смотри-ка, жук! — выпалил он, рухнув в траву на четвереньки. — Интересно, куда он ползет?
Наёмнице давно бы следовало привыкнуть, и все же она оказалась несколько сбита с толку неожиданной сменой темы. Вогтоус нежно подул на жука. Жук — большой, круглый, с ярко-красной спинкой — настороженно замер, выждал и, успокоившись, деловито пополз дальше.
— Он такой серьезный, — восхищенно заметил Вогт. Не поднимаясь с четверенек, он последовал за жуком.
— А что потом? — спросила Наёмница, ступая следом.
— Годсэнт встретил девушку. В глубине леса, — ответил Вогт, не поднимая головы.
— Почему в лесу?
— Как и он сам, она пряталась… от остальных, плохих.
— Как ее звали?
— Она не помнила. Когда мир погрузился во мрак, она обратилась в Девушку Без Имени. Враждебность, проникшая в воздух, воду и кровь людей, отравила ее, но не изменила полностью — она все еще владела собственным разумом. Если она и казалась частью темного мира вокруг, это не было правдой.
— Надо же… какое странное сходство… — задумчиво протянула Наёмница. — Вогтоус, ты уверен, что Ветелий рассказал тебе эту историю? Я отчего-то уверена, что ты придумал ее сам.
Он не слушал ее, увлеченно преследуя жука.
Жук остановился перед сухой веточкой, преградившей ему путь. Казалось, он впал в глубокую задумчивость. Красная спинка блеснула под прорвавшимся сквозь брешь в туче лучиком. Наёмнице захотелось прикоснуться к жуку, ощутить, какой он живой, гладкий, нагретый солнцем. Вогтоус поднял веточку; нисколько не удивившись внезапному исчезновению препятствия, жук пополз дальше. Вогт улыбнулся. Ресницы оттеняли его глаза, придавая им таинственную, мерцающую глубину. «Наваждение какое-то», — подумала Наёмница, сокрушенно помотала головой и все-таки опустилась на траву рядом с Вогтом.