Игра Бродяг
Шрифт:
— Почему она не обезумела, как все? — спросила она, глядя на жука, но не на Вогта.
— Потому что была совершенно особенной. Настоящее чудо, правда?
Наёмница оторопело уставилась на него. Он о жуке? О ней?
— Эта встреча все изменила, — жизнерадостно продолжил Вогт. — Прежде Годсэнт убегал от темноты, но, стоило ему встретить Девушку Без Имени, как у него появились силы бороться с ней.
— С Девушкой Без Имени? — недоуменно уточнила Наёмница.
— С темнотой, конечно, — Вогт медленно перебирали ладонями и коленями, следуя за жуком. — Разумеется, небо не прояснилось только оттого, что Годсэнт поверил всем сердцем, что однажды это непременно случится, однако некоторое время спустя Годсэнт и Девушка Без Имени увидели птиц, тяжело летящих над деревьями. Птиц было немного, но они смогли выжить и летели к спасению. Странники последовали за ними. Несмотря на сильную усталость, они шли без остановки, боясь упустить стаю из виду. Лишь когда птицы садились на ветви, чтобы, нахохлившись, впасть в недолгий поверхностный сон, Годсэнт и Девушка Без Имени могли позволить себе отдохнуть и немного поспать — они научились просыпаться от звука хлопающих крыльев. Так длилось много, много дней. Люди и птицы были измотаны и истощены, но и те, и другие были слишком упрямы, чтобы сдаться. Лишь одна пичужка, слишком ослабшая, чтобы поднять себя в небо, осталась дожидаться смерти на хрупкой веточке, не прогибающейся под ее невесомым телом. Годсэнт и Девушка Без Имени пожалели пташку и взяли ее с собой. Когда шел дождь, они собирали капли, чтобы смочить свои пересохшие губы, но никогда не забывали прежде напоить птицу.
Красный жук невозмутимо взбирался вверх по травинке. Он сорвался и упал, но со второй попытки достиг вершины. Наёмница вздрогнула, возвращаясь в реальный мир.
— Они знали: они дойдут, как бы сложно это ни было. Эта мысль придавала им сил даже тогда, когда они ощущали себя полностью исчерпанными.
Покачиваясь на травинке, жук неуклюже поднял толстые надкрылья, расправил прозрачные крылышки под ними и, жужжа, взмыл в небо. Вероятно, он решил, что нет смысла оставаться, после того, как Вогтоус рассказал все, что намеревался рассказать в это утро.
***
— Так куда они пришли в конце концов? — спросила Наёмница. Ей надоело ждать, когда Вогтоус рассмотрит каждое облако, жмурясь от света садящегося солнца.
— Они вышли на большую поляну, — продолжил Вогт, словно вовсе и не прерывался. — И поразились…
Это было в его традициях — замолкать посередине предложения. Наёмница нахмурилась.
— Почему?
— Там не было темноты. Она окружала поляну, но не решалась ступить на нее, как будто знала, что будет незамедлительно, яростно изгнана. Впервые с тех пор, как тьма пришла в их мир, странники увидели небо, оранжевое и красное на рассвете. По центру поляны располагалась скала. Она как будто выросла из земли. Ее вершину прятала толстым боком огромная туча. Тонкая, изломанная, как молния, тропинка-лесенка вела к вершине, к которой устремились птицы и исчезли за тучей.
— И что это было? — уточнила нетерпеливая Наёмница.
— Дом Мудры. Годсэнт и сам не понял, откуда ему известно это имя. Как будто оно всегда хранилось в его памяти, так же как любовь к небу, цветам и солнечному свету всегда хранилась в его душе.
— Так они поднялись туда?
— Разумеется. Подъем был непрост. Узкие ступеньки словно и вовсе не предназначались для человеческих ступней, к тому же поднялся резкий холодный ветер, грозящий столкнуть странников со скалы. Дрожа, они вжимались в ледяную скалу, уверенные, что следующий момент станет для них последним — но время продолжало течь. А до вершины было все еще далеко… как будто скала становилась выше и выше. Или же просто снизу она казалась меньшей, чем была в действительности?
— Что ты меня-то спрашиваешь? — возмутилась Наёмница. — Сам должен знать!
— Ты хоть понимаешь, что такое риторический вопрос? — прервался Вогт.
— А это очередной дурацкий вопросик, на который я знать не знаю, как ответить?
— Этот твой вопрос я точно сочту риторическим, — заявил Вогтоус.
Наёмница надулась. Вогтоус проигнорировал ее реакцию, спокойно продолжив:
— Все же они добрались до вершины и увидели огромное здание, стены которого были выстроены из того же камня, что и скала, составляя с ней единое целое. Никто не препятствовал странникам, когда они проследовали внутрь. Они долго брели сквозь пустые сумеречные залы, оставляя кровавые следы израненными в долгом переходе ступнями. Хотя здание и снаружи впечатляло своими размерами, внутри оно оказалось просто огромным — и за день не обойти. Так действовало волшебство. Странники ощутили, что здесь они хотя и ожидаемые, но неприятные гости. Вдруг, шагнув в очередной зал, они увидели хозяина дома — огромный, как туча, стоглавый Мудра растекся по каменному трону, далеко протянув свой черный дымный хвост.
— Стоглавый? — уточнила Наёмница.
— Да, — подтвердил Вогт. — И на его ста лицах отражались все его чувства. А еще у него были большие руки с семью пальцами на каждой.
— Чудище какое, — заявила Наёмница, содрогнувшись.
— Вовсе нет, — возмутился Вогт. — Он был самым красивым! В своем роду… И, к сожалению, последним — подобных ему существ не осталось в мире. Странники его вовсе не испугались. Напротив: при виде Мудры что-то дрогнуло в их сердцах. Странники рухнули на колени и склонили головы, почти коснувшись лбами пола. Бог приказал им подняться, слив сотню голосов в громовой один, и от мощи его голоса тряхнуло стены. «Как вы посмели явиться сюда? — гневно спросил он. — Туда, где не бывал прежде ни один человек?»
— Судя по всему, характер у него не лучше внешности… — буркнула Наёмница.
— Если ты еще раз меня перебьешь, тебе придется продолжить историю самостоятельно, — предупредил Вогт.
— Ладно, — сдалась Наёмница. — Говори.
— Вот теперь Годсэнт и Девушка Без Имени были сильно напуганы. Все сто лиц Мудры были страшны и яростны, сто пар глаз вперились в странников свирепым пристальным взглядом. И все-таки Годсэнт решился заговорить: «Мы пришли попросить у тебя помощи, Великий Мудра. Наш путь был долог, сложен и мучителен. Жестоко будет прогонять нас, отказав в своем великодушии».
«Жестокость — это другое, — прорычал Мудра. — Я же просто отправлю вас туда, откуда вы пришли».
«Но ведь ты поможешь птицам, что прилетели к тебе, — сказал Годсэнт. — И ни одному зверю не откажешь в помощи. Почему же нас ты гонишь?»
«Люди не заслуживают помощи. Тем более я не намерен спасать вас от того, что сотворили вы сами!» — прорычал Мудра.
Годсэнт отступил, оглушенный голосом Мудры и его словами.
«Это мы повинны в темноте, опустившейся на землю?» — оглянувшись на Девушку Без Имени, Годсэнт увидел в ее лице ту же тревожную печаль.
«Ваша людская злость убивает мир, все живое и вас самих. Вы совершили столько мерзостей, и они же станут причиной вашей гибели. Я сберегу растения, животных, птиц, но вы, люди, исчезнете, все до единого, и тогда этот мир снова станет светлым, чистым. Слишком многие из вас ненавидели друг друга, проклинали друг друга, желали друг другу погибели — и ваше желание было столь сильно, что исполнилось. Чем вы недовольны? Разве не этого вы хотели?»
Боль и стыд охватили странников, на их глазах выступили слезы. Мудра ощутил их горе так же, как ощущал боль всего, что живо, и, хотя многие из его лиц все еще выражали гнев, остальные взглянули на странников с жалостью. Ведь на самом деле Мудра вовсе не был зол. Его тело было огромно, и сердце — соответственно — тоже.
«Мы — люди, — сказал Годсэнт. — А значит, мы имеем право искупить людские грехи и исправить людские ошибки. Укажи нам, как снять проклятие, которое человечество навлекло на себя».
Все лица Мудры стали печальны, но он ответил:
«Я не уверен, что люди заслуживают спасения, поэтому вы уйдете от меня ни с чем».
Так бы все и закончилось, если б не маленькая пташка, выпорхнувшая из-за пазухи Годсэнта. Мудра протянул руку, и пташка села к нему на ладонь, нисколько не напуганная грозным обликом бога. Приблизив пташку к одному из своих лиц, Мудра выслушал то, что она хотела сообщить ему. Странники не знали птичьего языка и не могли понять ее, но поведала птица вот о чем: как она ослабла и опустилась на ветку, как ждала смерти, и как Странники пожалели ее и взяли с собой, как собирали ей капли дождя и скормили ей последний кусочек хлеба, который могли бы съесть сами, ведь они были так голодны.