Игра Бродяг

Литтмегалина

— К вечеру образы воображения становятся ярче, — мягко проговорил Вогтоус.

Наёмница неуверенно кивнула, осознавая, что чего-то недопоняла в этой фразе. Вогтоус пристально смотрел на нее, цепляя ее взглядом, и Наёмница сдалась, развернулась к нему. Глаза Вогта были бездонными, сплошные зрачки, огромные, как луны. Наёмнице вдруг припомнилось давнее намерение убить его. Сейчас она не смогла бы и по носу его щелкнуть.

— Самое важное для меня — это ты, — сказал Вогт. — Больше всего я боюсь потерять тебя.

У Наёмницы возникло странное ощущение. Как будто ее сердце разматывают, как клубок, ухватив за кончик нитки, и попытка удержать его, сохранить при себе, приводит лишь к жжению в пальцах. Она была совершенно к этому не готова. Она предпочла бы остаться целой. Самой по себе. Но этого уже не получалось. «Хватит, — вскрикнула она мысленно, — хватит, ХВАТИТ!»

В ее голове будто что-то взрывалось — белая вспышка, слепота. А затем Наёмница обнаружила, что стоит на берегу, в пяти шагах от Вогта, и ее сердце колотится, как будто она изготовилась бежать.

— Не отдаляйся от меня, — сказал несчастный и усталый Вогт. — Они скоро появятся.

— Я и не отдаляюсь, — ответила Наёмница.

Я просто запрещаю себе приближаться.

«Нам будет все сложнее и сложнее, — подумала она. — И однажды станет совсем невыносимо».

Впервые в жизни она жалела, что не способна полюбить.

***

Ночной бой длился бесконечность. Никто не побеждал, но и никто не проигрывал. Одну за другой Вогт швырял огненные вспышки, которые, падая на траву, поднимались высокими кострами. Трава в них пылала, но не чернела. Шипению огня вторило взбешенное шипение Восьмерки. Свет и пламя пугали их, не позволяли подойти близко. Однако каждая вспышка требовала усилий, и Вогт быстро выдыхался. Только отблески костров оживляли его застывшее бледное лицо. В голове Наёмницы все перемешалось. Пульсировала единственная мысль: следующую ночь им не пережить.

Возможно, и эту ночь тоже.

Растерянная, не способная помочь, Наёмница села на траву и закрыла лицо руками. Восьмерка кружила вокруг, словно хищные птицы. Где-то неподалеку от нее взвился очередной костер, его свет проникал сквозь пальцы. Ладонь Вогта, холодная и мокрая, скользнула по ее плечу в поисках опоры.

— Каждый раз… — прошептал он. — С каждой вспышкой… как будто часть меня пропадает.

«Тогда ему немного осталось», — в помутнении подумала Наёмница.

Из темноты вырастали руки. Так оно и было: это сама темнота пыталась схватить их, втянуть их в себя, в черную глубь, из которой нет спасения. Эти бледно-серые лица обещали боль, как тысяча подобных лиц до этого; ненависть, хлынувшая из их холодных глаз, отравила все здесь.

Каждый последующий костер оказывался все бледнее и ниже и быстро гас, задутый вихрем, вращающимся вокруг них. Вращение все замедлялось… и Наёмница знала, что когда все вокруг них замрет и замрут они сами, для них будет лучше исчезнуть, избежав тем самым того, что произойдет далее. У них не останется неповрежденным и волоса на теле.

— К воде, — выдохнул Вогт.

— Зачем? — спросила Наёмница. — Ты думаешь…

Вогт тянул ее за собой.

Руки выпростались из темноты, хлестнули, как распрямившиеся ветви. Вогт швырнул в их сторону огонек. Попав в цель, огонек распался на гроздь обжигающих брызг. Послышалось возмущенное шипение. Руки спрятались.

Едва видя что-либо в темноте, Наёмница прыгнула вслед за Вогтом и вскрикнула, по пояс провалившись в ледяную воду. Вогт схватил ее за руки и поднял. Наёмница не догадалась в ту секунду, отчего она так растерялась. Вогт почти нес ее, потом поставил на слабые ноги.

— Стой, не двигайся.

Под ними все качалось и вздрагивало. Только вцепившись друг в друга, бродягам удавалось сохранять равновесие.

— Не смотри вниз, — сказал Вогт, но Наёмница в любом случае сейчас смотрела только на него. Потом ее потрясенный взгляд переместился влево, и она вскрикнула:

— Вогт!

Восьмерка стояла на берегу, протягивая к ним руки в широких рукавах. Сквозь темноту Наёмнице казалось, что эти руки удлиняются, стремясь достичь их. Да, они действительно удлинялись. Бродяги не могли шевельнутся. Их силы иссякали, но Вогт продолжал удерживать Наёмницу над водой. «Все-таки он очень сильный», — подумала Наёмница. Раскатистый грохот прокатился над ее головой. «Что это?» — не поняла Наёмница, и одновременно Вогт глухо произнес: «Спасибо».

Руки застыли — пальцы досадливо сжались в кулаки, рукава покачиваются на ночном ветру, — а затем медленно потянулись обратно. Восьмерка подняла лица к небу. Капюшоны соскользнули, упав на плечи, и обнажились их лысые головы — совсем гладкие, как черепа.

— Спасибо, — поблагодарил Вогт еще раз.

Под ними волновалась вода, и Наёмница ухватилась за Вогта, пытаясь удержать равновесие.

Ледяные пальцы подняли капюшоны. Мерцание злобных глаз погасло.

Наёмница смотрела на берег, и ей казалось, что черных фигур на нем уже не восемь. Шестеро, четверо… вот и две оставшиеся тени соединились, как сливаются тени — просто сомкнулись, став одной. Еще какое-то время одинокая фигура мрачно взирала на них, а потом растворилась в темноте — за секунду до того, как серебряно-синие капли ночного дождя обрушились с неба.

Наёмница всхлипнула, и вдруг они оба рухнули в воду. Они выбрались на берег, изрядно наглотавшись воды, чихающие и шмыгающие носами. Дождь превратился в ливень.

— Они доберутся до нас, Вогт, — сказала Наёмница. — В следующий раз наверняка.

Вогтоус был слишком усталым, чтобы ответить, и молча слушал, как она плачет.

Дождь падал сплошным потоком. Мир суши превратился в водяной мир, но это было хорошо, потому что пока идет дождь, их враги не появятся вновь. Даже стекающая за шиворот вода не казалась такой уж неприятностью, отвлекая от невыносимых мыслей о надвигающемся поражении. Наёмница затихла и сгорбилась, став как будто бы втрое меньше.

Вогт заговорил с кем-то на незнакомом языке, походящем на ветер, на шелест листьев, на плеск воды — непостижимым образом его речь вобрала в себя все эти звуки, хотя, казалось бы, люди и вовсе не способны их издавать. Это был самый древний язык, общий для всех.

Наёмница вслушивалась, и постепенно эти странные звуки превращались в слова, имеющие смысл: благодарность. Дело тут было отнюдь не в том, что ее душа родилась раньше ее тела, а в том, что все живое знает этот язык и забыть не может, хотя люди и городские, разжиревшие на сытных помоях крысы верят, что им удалось. Когда Вогт умолк, она сказал: