Игра Джералда
Шрифт:
«Теперь вы согласитесь, ребята, – пел Марвин, – все это устроено слабовато. Так дайте же мне услышать вас!..» То, что Джесси увидела через очки и закопченные стекла…
Глава 17
В этот момент Джесси, прикованная наручниками к кровати в коттедже на северном берегу озера Кашвакамак, та Джесси, которой уже не десять, а тридцать девять, поняла две вещи: она не спала, и день затмения был не во сне: просто она снова проживала его. Ей хотелось бы, чтобы это был сон, как сон о дне рождения Уилла, где оказались люди, которые либо умерли, либо находились совсем в другом месте. Но нет, это была действительность, окрашенная
«Хватит, – решила Джесси. – Больше ни слова, я запрещаю все это».
Она сделала судорожную попытку вырваться из сна, или воспоминания, или что бы это ни было. Ее тело бессильно дернулось и замерло в приступе боли; цепочки наручников звякнули. Ей нужно во что бы то ни стало освободиться, потому что следующей ночной встречи с призраком в углу ее рассудок не выдержит.
Она откинулась на подушку, ее руки были жертвенно разведены в стороны, лицо бледно и сосредоточенно.
«Особенно вы, девочки, – прошептала она в темноту, – особенно вы…» Сил не было. Она погружалась в сон, и день солнечного затмения снова позвал ее.
Глава 18
То, что Джесси увидела через очки и закопченные стекла, было настолько странно и удивительно, что сначала она не поверила. В дневном небе был широкий красочный ореол.
«Я разговариваю во сне, потому что я не видел мою милую целую неделю…» Именно в этот момент она почувствовала руку отца на правом соске. Пальцы осторожно потрогали его, потом скользнули к левому и снова вернулись направо. Как будто он производил сравнение размеров. Теперь он дышал тяжело и прерывисто у самого ее уха, и она снова ощутила этот твердый предмет под собой.
«Мне нужен свидетель! – выкрикивал ловец душ Марвин Гэй. – Свидетель! Свидетель!»
– Папа! Что с тобой?
Она снова ощутила осторожное прикосновение его пальцев к своей груди – наслаждение и боль, – но на этот раз их сопровождали тревога и стыд.
– Все хорошо, – ответил он, но его голос звучал как чужой, – все хорошо, только не оглядывайся.
Он повернулся, и рука, которая трогала грудь, ушла куда-то, а та, которая была на ее бедре, двинулась дальше, под подол ее летнего платья.
– Папа, что ты делаешь?
В ее вопросе, в сущности, не было страха – только любопытство. Хотя страх уже находился где-то неподалеку. Вокруг черного кружка на синем небе стремительно разрастался сказочно красивый ореол космического света.
– Ты любишь меня, Чудо-Юдо?
– Да, конечно…
– Тогда ни о чем не думай. Я не сделаю тебе плохого. Я тоже люблю тебя и хочу быть нежным с тобой. Просто смотри на затмение и не мешай мне быть нежным с тобой…
– Мне уже не хочется, папа. – Ее чувство смущения росло, красный цвет разливался по небу. – Я боюсь сжечь глаза.
«Но я верю. – пел Марвин, – что женщина мужчине лучший друг.., и я буду с ней до конца…» – Не бойся, – он уже весь вспотел, – у тебя есть еще двадцать секунд. По меньшей мере. Так что не волнуйся. И не оглядывайся.
«Свидетель, свидетель!» – просил Марвин, постепенно затихая.
– Ты любишь меня? – спросил он снова, и хотя ее охватило ужасное предчувствие, что правильный ответ на этот вопрос окажется неверным, ей было только десять лет, и это был единственный ответ, который она могла дать. И она ответила, что любит.
Отец подвинулся, прижав очень плотно свою твердую вещь к ее ягодицам. Джесси вдруг поняла, что это не седло велосипеда и не рукоятка молотка, – и ее тревога смешалась с каким-то странным наслаждением, которое почему-то относилось больше к ее матери, чем к отцу.
«Вот ты и получила за то, что ты против меня, – подумала
Теперь рука, которая находилась на ее бедре, скользнула между ее ног и остановилась там. «Он не должен этого делать, – подумала она. – Это дурное место для его руки. Если только…» «Он просто не в себе», – вдруг сказал голос внутри нее.
В последующие годы ее жизни этот голос, который она назвала голосом Хорошей Жены, часто доводил ее до отчаяния; иногда это был голос осторожности, нередко – стыда и почти всегда голос отрицания. Все неприятное, болезненное и плохое, по мнению Хорошей Жены, исчезнет, если достаточно последовательно его игнорировать. Хорошая Жена, по существу, была убеждена в том, что и самое явное зло представляет собой часть великого благого плана, слишком огромного и сложного, чтобы смертный мог его постичь. Бывали случаи, когда Джесси просто пыталась закрыть глаза, заткнуть уши, убежать от этого разумного, размеренного голоса – разумеется, это было бессмысленно, поскольку он доносился оттуда, где никакие ухищрения не могли помочь, – но и в миг надвигающегося обморока, когда от затмения потемнело небо над Западным Мэном, а отражения звезд выступили на поверхности Дарк-Скор, в тот момент, когда она поняла наконец, что искала его рука между ее ног, она слышала в голосе будущей Хорошей Жены только доброе и практичное, и она, как утопающий за соломинку, ухватилась за голос.
«Джесси, это просто шутка, вот и все».
«Правда?» – переспросила она.
«Да, – уверенно ответил голос, и спустя годы Джесси поняла, что этот голос всегда звучал уверенно, прав он был или нет. – Это шутка, вот и все. Он не понимает, что пугает тебя, поэтому не кричи и не порти прекрасный день. Тоже мне проблема».
«Не верь ты этому, милая! – зазвучал другой, жесткий голос. – Сейчас он ведет себя так, будто ты его девка, а не дочь! Он не шутит, он же трахает тебя, Джесси!» Она была почти уверена, что это неправда, что то странное и запретное в школе слово относилось к акту, который нельзя сделать рукой, однако сомнение осталось. С внезапным ужасом она вспомнила, как Кэрен Окойн предупреждала никогда не позволять мальчикам всовывать язык в свой рот, потому что от этого в горле могут завестись дети. Кэрен сказала, что женщина, с которой это произошло, обычно пытается отрыгнуть ребенка, но почти всегда при этом умирает и ребенок тоже. «Я, – говорила Кэрен, – никогда не позволю парню поцеловать меня по-французски, пусть он лучше трогает меня, если ему это очень хочется, но я вовсе не желаю иметь ребенка в горле. Да и как при этом есть?» Со временем Джесси пришла к выводу, что от этой концепции беременности попахивает идиотизмом. Но почему именно Кэрен, которая всегда интересовалась, горит ли свет в холодильнике, когда захлопываешь его дверцу, почему именно она придумала это?
Тем не менее сейчас эта идея поразила ее своей логичностью. Если можно заиметь ребенка от прикосновения языка, если это бывает, значит…
А твердая вещь сильно давила – та самая вещь, которая вовсе не была седлом велосипеда или рукояткой молотка. Джесси попробовала сомкнуть ноги – движение, естественное для нее, но не для него. Он замычал – это был болезненный и пугающий звук – и прижал пальцы к ее лобку так, что стало немного больно. Она напряглась и застонала.
«Я не хочу, – подумала она, – я не хочу ничего такого. Что бы это ни было, это гадко, страшно, стыдно…» Сознание оставило ее…