Игра Эндера. Глашатай Мертвых
Шрифт:
— Он говорит «да».
— Он говорит «да», но ради тебя он молчит. Ты говоришь «нет», но не можешь промолчать ради него, — Хьюмэн одним пальцем выгреб изо рта кусок слизи и стряхнул его на землю. — Ты ничто.
После этого он неожиданно исполнил сальто назад, сделав в середине полета пируэт, приземлился спиной к ним и пошел прочь. В ту же секунду остальные свинки ожили и последовали за ним. Хьюмэн повел их к краю поляны, который был дальше всего от Миро и Уанды.
Вдруг Хьюмэн остановился. Еще один из свинок, вместо того чтобы присоединиться, встал перед ним, загородив дорогу. Если он или Хьюмэн и произнесли
Через секунду исчели и остальные свинки.
— Это была схватка, — сказал Миро. — Хьюмэн и Листоед — они на разных сторонах.
— Чего? — спросила Уанда.
— Не знаю. Но догадываюсь: если мы приведем Глашатая — Хьюмэн победит. Если нет — победит Листоед.
— Что значит победит? Если мы приведем Глашатая — он предаст нас, и все мы проиграем.
— Он не предаст нас.
— А почему бы и нет, если даже ты меня предаешь?
Ее голос прозвучал как удар кнута, и он почти застонал от боли.
— Я предал тебя! — прошептал он. — Нет, никогда.
— Отец всегда говорил: «Надо быть едиными перед ними, никогда не показывать им свое несогласие». А ты…
— Я?! Я не сказал им «да», зато ты сказала «нет», хотя ты знала, что я с этим не согласен!
— Если мы в чем-то несогласны, то твое дело…
Она остановилась. Она вдруг поняла, что она начала говорить. Но и Миро успел понять это. Он должен был делать, что она говорит, пока она не передумает. Как если бы он был учеником.
— А я думал, что мы работаем вместе.
Он повернулся и пошел в лес, по направлению к Милагре.
— Миро, — позвала она, — Миро, я не хотела это сказать…
Он подождал, и когда она догнала его, схватил ее за руку и сердито прошептал:
— Не кричи! Или тебе все равно, слышат они нас или нет? Или уважаемый зенадор решил, что теперь они могут видеть все, даже как учитель воспитывает своего ученика?
— Я не учитель, я…
— Правильно! — он отвернулся и пошел вперед.
— Но Либо был моим отцом, поэтому естественно, что я…
— Потомственный ксенолог, — сказал он, — по крови, не так ли? А кто же тогда я? Пьяный кретин, мучитель своей жены? — он схватил ее за руки. — Этого ты хочешь от меня? Чтобы я стал маленькой копией моего отца?
— Отпусти!
Он оттолкнул ее.
— Твой ученик считает, что сегодня ты вела себя глупо, — сказал Миро. — Твой ученик считает, что ты должна была довериться его мнению о Глашатае; твой ученик считает, что ты должна была довериться его оценке того, насколько серьезно свинки относятся к этому, потому что в обоих случаях ты была неправа, и это может стоить Хьюмэну жизни.
Это было ужасное обвинение, но именно этого они оба сейчас и боялись, что Хьюмэн закончит так же, как и Рутер, с разрезанным животом, и из его трупа вырастет молодой побег.
Миро понимал, что он был несправедлив, и она могла обидеться на него. Он не имел права обвинять ее, потому что оба они не могли знать, чем рискует Хьюмэн, до самого последнего момента.
Но Уанда не разозлилась. Наоборот, она попыталась успокоиться, ровно дыша и убрав с лица всякое выражение. Миро последовал
— Главное сейчас, — сказала Уанда, — это попытаться исправить положение. Казни обычно происходили вечером. Если мы хотим попытаться спасти Хьюмэна, нам нужно привести Глашатая сюда сегодня до темноты.
Миро кивнул.
— Да, — сказал он, — и прости меня.
— И ты прости меня, — ответила она.
— Мы оба не знаем, что делаем, поэтому никто не виноват, если происходит что-то не то.
— Если бы только я верила, что можно сделать правильный выбор.
Эла сидела на камне и болтала ногами в воде, она ждала Глашатая Мертвых. Ограда была всего в нескольких метрах, а под ней была стальная решетка, чтобы люди не могли проплыть под водой. Как будто кому-нибудь хотелось. Большинство людей в Милагре делали вид, что ограды не существует. Никогда не подходили близко. Вот почему она попросила Глашатая встретиться с ней именно там. Несмотря на то, что день был теплый, а занятий в школе не было, дети не купались здесь, в Вила Ультима, где ограда подходила к самой реке, а лес подходил к самой ограде. Только гончары и кирпичники приходили сюда, но и они уходили, когда кончался рабочий день. Она могла говорить о чем угодно, не рискуя, что ее подслушают или прервут.
Ей не пришлось ждать долго. Глашатай подплыл против течения на маленькой лодке, в точности как какой-нибудь фермер, которые вообще не пользовались дорогами. Кожа его была удивительно белой; даже у немногих живших здесь Лузитанцев, чья кожа была довольно светлой, так что их звали loiros, она была намного темнее. От этой бледности он казался слабым и худым. Но затем она заметила, как быстро лодка движется против течения; как точно весла входили в воду, на нужную глубину, длинным и мощным движением; какими плотными под кожей были его мышцы. Она почувствовала мгновенный укол грусти, осознала, что это грусть по отцу, несмотря на то, что она его так сильно ненавидела; до этого момента она не понимала, что она любила все в нем, и с грустью вспоминала, какими сильными были его плечи и спина, как от пота его смуглая кожа блестела на солнце, словно стекло.
«Нет, — сказала она мысленно, — я не оплакиваю твою смерть, Као. Я печалюсь о том, что ты не был похож на Глашатая, который совсем чужой для нас и тем не менее сделал больше добра для нас за три дня, чем ты за всю свою жизнь; я печалюсь о том, что твое прекрасное тело было таким прогнившим внутри».
Глашатай увидел ее и подогнал лодку к берегу в том месте, где она ждала. Она увязла в камышах и иле, помогая ему вытащить лодку на берег.
— Извини, что ты испачкалась из-за меня, — сказал он. — Но у меня не было никакой нагрузки уже недели две, а вода так манила…
— Вы хорошо гребете, — сказала она.
— Та планета, откуда я приехал, Тронхейм, покрыта в основном льдом и водой. Несколько скал, немного земли, но человек, не умеющий грести, был бы более увечным, чем если бы он не умел ходить.
— Вы родились там?
— Нет. Но там я Говорил в последний раз, — он присел на граму, лицом к воде.
Она села рядом с ним.
— Мама очень сердита на вас.
На его губах появилась легкая улыбка.
— Она говорила мне.
Эла неосознанно начала защищать мать.