Игра на двоих
Шрифт:
Во сне, что преследует меня все эти годы, мы с ментором, взявшись за руки, стоим на крыше Министерства и смотрим в небо. Все закончилось. Мы победили. И в этот самый момент, едва нам удается ощутить пьянящий вкус свободы, раздается оглушительный взрыв и пол вдруг уходит из-под ног. Объятые пламенем, мы бесконечно долго падаем в пропасть, так долго, пока не сгорим дотла. Нестерпимая боль мгновенно распространяется по телу и проникает внутрь, заполняя собой каждый орган, каждую клетку, каждый капилляр. Легкие сводит от нехватки кислорода, горло сжимает болезненный спазм. Пылает кожа, трещат и ломаются
Тяжело вздохнув и все еще держа руку Хеймитча, опускаюсь на подушку и прокручиваю в памяти не сон, но настоящие воспоминания о тех днях. Никакого взрыва не было. Последним приказом Сноу стала капитуляция.
— Ты точно хочешь уехать прямо сейчас? — тихо спросил Хеймитч следующим утром, пока мы собирали вещи.
Он знал, как сильно я рвалась домой. И еще он знал, как сильно я хотела, чтобы Семьдесят Седьмые Голодные Игры состоялись. Ночью, когда мы наконец смогли остаться наедине, я пересказала ему свой последний разговор с Аль.
— Да.
Я подошла к ментору и, взяв его лицо в свои руки, заставила отвлечься от сборов и посмотреть мне в глаза.
— Койн, которая готовилась стать новым Президентом, мертва. У Панема должен быть правитель. Еще немного, и столицу снова зальют реки крови: начнется борьба за власть. Я хочу находиться далеко отсюда, когда это произойдет. Мы и так слишком долго были под перекрестным огнем.
— Я понял тебя, детка. Но как же…?
— Это еще не конец, Хейм. Мы вернемся в Капитолий и получим то, что принадлежит нам по праву. Надо только немного подождать.
С этими словами я достала из кармана сложенный вчетверо листок бумаги. Та самая резолюция о проведении Голодных Игр с подписями Победителей и Альмы Койн, исполнявшей обязанности Президента Панема.
Конечно, наши планы были нарушены самым бесцеремонным образом: на выходе нас уже ждал Плутарх. Своим сияющим видом и довольной ухмылкой мужчина напоминал досыта наевшегося сливок кота. Того и гляди облизываться и мурлыкать начнет. За его спиной маячила Фалвия с планшетом в руках.
— Господа, надеюсь, вы не покинете меня в столь ответственный момент? Нам с вами еще многое предстоит!
— О чем ты, Хевенсби? — снисходительно усмехнулся ментор. — Нашим путям давно пора разойтись.
— Только не сейчас! — возразил тот. — Впереди последние Голодные Игры, и Генриетта, насколько я знаю, выразила желание стать Распорядителем.
— А как же новые выборы? Я думала, это важнее. У Панема должен быть Президент.
— Ах, ты об этом, — с беспечной улыбкой протянул Плутарх. — Не беспокойся. Решение уже принято.
Мы с Хеймитчем непонимающе уставились на мужчину.
— Какое решение? Кто станет новым главой государства?
— Все, — спокойно заявил собеседник. — Народ больше не потерпит тирании, а если власть сосредоточена в руках одного человека, то есть большая вероятность, что рано или поздно он станет тираном. Ощущение власти опьяняет, знаете ли. Мы больше не можем и не хотим рисковать. Президент будет избираться на пять лет, населением всего Панема. Никто
Нельзя сказать, что его слова нас удивили, ведь без вмешательства Койн все к тому бы и шло.
— На последнем собрании мы проголосовали за создание парламентской республики, — продолжил Хевенсби, — то есть политического строя, при котором жители каждого Дистрикта и Капитолия смогут выбирать представителей, которые будут защищать их интересы в централизованном правительстве. Раньше эта система работала. Почему бы не попробовать снова?
«Действительно, » — мысленно усмехнулась я. — «В конце концов, если дело не выгорит, всегда можно поднять восстание и организовать третье пришествие Темных Времен.»
В срочном порядке были проведены экстренные выборы, на которых формальным главой государства избрали Лайм, командора из Дистрикта-2. Признаюсь, к продвижению и победе ее кандидатуры приложили руку Победители, в частности, я, Хеймитч и Бити. Эта женщина запомнилась нам еще во Втором, во время осады Ореха, когда, наряду с командором Восьмого, всеми силами пыталась избежать лишних жертв и гибели не только мирного населения, но и солдат. Тогда мы надеялись, что хотя бы в течение следующих пяти лет, пока она будет Президентом, нам обеспечен покой, а большего и не надо.
Позже Плутарх, как один из главных людей страны, предложил мне и Хеймитчу места в парламенте. Мы поблагодарили его за оказанную честь и отказались не раздумывая.
— Значит, не веришь в светлое будущее Панема? — тихо спросил Хевенсби после очередного собрания.
— Нет.
— Умница, — кивнул мужчина.
— Ты готовишься к очередной войне и снова собираешь вокруг себя самых сильных союзников?
Стены конференц-зала содрогнулись от его смеха.
— О, не сейчас. На данный момент у нас конфетно-букетный период и все соглашаются с тем, что такой ужас не должен повториться.
— Но однажды…?
— У коллективного мышления обычно короткая память. Люди — это такие непостоянные и ужасно глупые существа со скудными воспоминаниями и потрясающим даром саморазрушения. Хотя кто знает? Может, так и будет.
— Как?
— Иначе. Память об этом мы пронесём через века. Возможно, мы являемся свидетелями эволюции человеческой расы. Подумай об этом на досуге.
— Обязательно. Теперь у меня будет целая вечность на размышления.
Как выяснилось годы спустя, мы не ошиблись в своем выборе. Я вспоминаю тот разговор с Плутархом намного чаще, чем хотелось бы. Вспоминаю и не верю. Люди, эти мятущиеся души, эти заблудшие овцы, эти жалкие и слабые создания, вечно жаждущие страданий и разрушений, не могут жить в мире слишком долго. Они хотят свободы, но не умеют правильно ею распорядиться. Стаду овец всегда нужен пастух. Сильный, уверенный, волевой, жесткий, даже жестокий лидер, который твердой рукой наведет порядок. Я не оправдываю ни Сноу, но Койн, но понимаю их. Новая система кажется еще более хрупкой и обрушится гораздо быстрее, чем прежняя. И будет рушиться вновь и вновь, пока те, кто управляет страной, не научатся соблюдать баланс и не разорвут замкнутый круг. Темные Времена наступят вновь. Возможно, очень скоро. Единственное, на что остается надеяться, — никто из нас, Победителей, их уже не увидит. Пусть этого мира хватит хотя бы на наш век.