Игра на двоих

Bizzarria

Волк не понимает, где мы, но послушно идет за мной, пока я, поминутно поскальзываясь в грязи, добираюсь до противоположного края железной ограды. Наконец, мы на месте. Нас молчаливо приветствует ряд могил с одинаковыми, несколько вычурными надгробиями. Принесенные мной цветы смотрятся по-нищенски убого на роскошном белом мраморе, но мне все равно. Я знаю, что тем, к кому я пришла, они бы понравились.

Скинув испачканные в грязи ботинки, забираюсь с ногами на узкую деревянную скамейку. Волк ложится рядом, на землю. Мой взгляд рассеянно скользит по надгробным надписям. Разные имена, разные даты рождения, но дата смерти — одна и та же. Пит Мелларк, Гейл Хоторн, Хеймитч Эбернети, Генриетта Роу, Примроуз Эвердин. Все они погибли

при взрыве Министерства в Капитолии. А еще Плутарх, Фалвия, Эффи, Джоанна, Бити, Энни, Вения, Октавия, Флавий и многие, многие, многие другие. На самом деле могилы пусты: единственное, что осталось от этих людей — прах, да и его развеяло северными ветрами столицы на все четыре стороны. Не знаю, как здесь появились эти захоронения, но я благодарна человеку, который отдал распоряжение их сделать. Уверена, в Капитолии Плутарху, Эффи и остальным устроили ничуть не менее достойные похороны, пусть и символические.

Призраки прошлого подходят все ближе, собираются вокруг меня и, взявшись за руки, водят хороводы. Они смеются, но совсем не так весело, как те дети на Луговине. Призраки смеются надо мной. Зачем я пришла сюда сегодня? Чего ожидала? Я чувствую, что запуталась. Снова. Обхватив голову руками и зажмурившись до боли в глазах, вспоминаю единственный дельный совет, который много лет назад дал мне мой врач, доктор Аурелиус, и в который раз пытаюсь начать все с начала.

«Меня зовут Китнисс Эвердин. Я — Сойка-Пересмешница. Мой дом — Дистрикт-12, но его больше нет. Я разожгла огонь революции, в котором сгорели все… Кроме меня.»

Вы спрашиваете, как Огненная Китнисс осталась в живых? Ей помогли. Ее спасли. Как, в общем, и всегда. На вопрос «почему?» у меня, к сожалению, нет ответа.

Чудом не попав в руки миротворцев и выбравшись из толпы живой и невредимой, я долго бродила по опустевшим улицам Капитолия, не зная, что мне теперь делать со своей жизнью. Может, стоило сдаться? Может, стоило проглотить таблетку морника? Ноги сами принесли меня на порог дома единственного человека, которому я хоть немного доверяла. Он был удивлен, когда узнал, кто постучал в дверь его дома, но не отказал в помощи своей полубезумной пациентке. Доктор Аурелиус спрятал меня в кладовке, а несколько дней спустя, когда шумиха вокруг случившегося немного улеглась, посадил на поезд и отправил домой в Двенадцатый. Мне остается только догадываться, как и с кем ему удалось договориться, чтобы Сойку беспрепятственно пропустили на границе.

На прощание врач попросил меня не пропадать. Я кивнула, уже тогда зная, что мой ответ — наглая ложь. Ведь это все, чего мне хотелось — пропасть, исчезнуть, заставить всех забыть обо мне и, наконец, оставить меня в покое. Я вернулась в Двенадцатый, разбитая и опустошенная, и ушла в лес, в обветшалый бетонный дом на берегу озера, не взяв из прошлой жизни ничего. Развела в печи жаркий огонь, нашла в расщелине между камнями один из старых отцовских луков и стала просто жить, как советовал мне доктор Аурелиус, но жизнь так и не обрела смысл. Я охочусь, ловлю рыбу, собираю травы, выращиваю овощи на маленьком огороде позади дома.

Когда-то я считала эту нелепую бетонную постройку непригодной для жилья, ведь здесь всего одна большая комната и нет ничего, кроме печи и поленницы. Но, по приезде из столицы, мне, по большому счету, было все равно, где жить. Хоть в лесу, лишь бы подальше от разрушенного Дистрикта и Деревни Победителей. Первое время я не обращала внимания на мелкие неудобства, но спустя какое-то время стало происходить нечто странное. В комнатке начала появляться мебель, подозрительно напоминающая ту, что стояла в особняке Победительницы. Шкафы заполнились одеждой, обувью, посудой и книгами. Аптечка — капитолийскими лекарствами, в ней даже есть пара ампул с морфлингом.

С годами одни воспоминания стали более четкими, другие стерлись из памяти. Может, все эти вещи и были, я просто их не замечала? Может, здесь до меня жили люди, и я, незваная гостья, заняла их место? Порой, когда я возвращаюсь

из леса после охоты или недолгой прогулки, дома меня ждут накрытый на одного стол, горящий камин, ванна, полная чистой горячей воды, и стопка книг на коврике у огня. Я помню все, что было в далеком прошлом, но мои воспоминания о вчерашнем дне и даже о том, что происходило каких-то несколько часов назад, всегда спутаны, словно клубок старых ниток. Впрочем, мне это безразлично. Мои дни так похожи друг на друга, что запоминать их не имеет смысла. Я принимаю ванну, ужинаю и устраиваюсь у камина с книгой в руках, а на рассвете иду спать. Отчего-то кошмары не осмеливаются беспокоить меня днем, только ночью. Может, потому что по ночам меня больше некому защитить, а в светлое время суток я часто принимаю незваных и, чего уж скрывать, нежеланных гостей. Это не живые люди, не те, кто сейчас живет в Двенадцатом. Это призраки.

Пит сидит за столом напротив меня и с улыбкой протягивает сырную булочку. Еще горячая, я почти чувствую ее пряный запах. Делаю вид, что ем. На вкус — почти как настоящая.

«Ничего не было», — тихо говорит Мелларк. — «И ничего никогда не будет. Правда или ложь?»

«Правда», — еще тише отвечаю я.

Ничего бы не было, даже если бы он выжил. Я больше не верю своему мальчику с хлебом. Смотрю в его голубые глаза, вспоминаю ледяное «нет» на мое «будь со мной» и жду, когда переродок вновь захватит власть над телом и разумом Пита и бросится на меня, чтобы задушить. Инстинктивно отшатываюсь, когда он пытается погладить по голове или поцеловать в лоб. Это ему нужна жалость, а не мне. Это его вывернули наизнанку и распотрошили. А со мной ничего страшного не случилось.

Гейл приносит свежую дичь — зайцев, белок, куропаток. Я отказываюсь, говоря, что могу и сама пойти на охоту, но парень только снисходительно посмеивается и отвечает, что из него вышел куда лучший охотник, чем из меня. «На людей», — уточняю я, и напарник моментально сникает.

«Это была твоя бомба?»

«Я не знаю. И Бити не знает. Но не все ли равно? Ты всегда будешь думать об этом.»

Мы оба правильно понимаем мое молчание. Это знак согласия.

Прим угощает меня козьим сыром и обрабатывает неглубокие раны, по неосторожности полученные во время охоты. Она все та же маленькая девочка с испуганными глазами, облаком светлых волос и краем блузки, выбившемся из юбки и торчащей, словно утиный хвостик.

Мама отправляет меня в ванну, а после вытирает мне волосы полотенцем, старательно расчесывает и заплетает длинную косу. Отец сидит рядом со мной у камина, поет песню про висельника и просит никому о ней не рассказывать.

Мадж приносит землянику, целует меня в щеку и спрашивает, ношу ли я ту брошку с сойкой-пересмешницей. У меня никогда не хватает слов для ответа.

Хеймитч тайком притаскивает бутылку вина и предлагает составить ему компанию.

Эрика сидит в изножье кровати и рассказывает, как все было на самом деле.

Порой кто-то из них пытается убедить меня, что они живые, но я не верю. Хватит с меня их лживых сказок. Все, что вокруг — всего лишь иллюзия. Все мертвы. На самом деле даже я сейчас сплю крепким сном в глубинах Преисподней.

Эрика опускается рядом со мной на пушистый ковер перед камином и осторожно гладит по плечу. «Ты счастлива?» — спрашиваю я. — «Ты нашла свой покой Победителя?». Она только усмехается и сжимает свободной рукой ладонь сидящего возле нее Хеймитча. После их ухода книг в моей домашней библиотеке становится на одну больше. Тем же вечером, когда я ищу, что почитать, мне на глаза попадается тетрадь в потрепанной кожаной обложке. Сначала я листаю блокнот просто так, просто потому что наступила зима и мне не хочется выходить на улицу и заниматься чем-либо без крайней нужды. Весной и летом я провожу снаружи целые дни, от рассвета до заката, но в холода не хочется лишний раз вылезать из-под одеяла, даже за едой. Порой я чувствую себя такой уставшей, что мне трудно даже открывать глаза по утрам.