Игра на опережение

Незнанский Фридрих Евсеевич

Новруз вылез из машины, постучал в ворота. Залаяла собака, потом чей-то голос спросил в динамик, вмонтированный вместе с видеокамерой слежения в ворота:

— Зачем вы приехали?

— За советом и помощью, — сказал Хубиев, выбравшись из машины. — Пусти меня к себе, Тенгиз. Ты видишь, я сам к тебе пришел без оружия, но с просьбой, на что никогда бы не посмел решиться ни мой отец, ни твой отец, ни мой дед, ни твой дед. Потому что ты знаешь, какое у меня случилось горе. Давай, Тенгиз, заключим

на время перемирие, а потом, если сам захочешь, мы снова начнем враждовать.

— Пусть твой сын останется в машине, а ты заходи, — сказал тот же голос. — Только я не Тенгиз, а его сын Али.

Донесся тонкий и напряженный гул невидимого мотора, ворота медленно разъехались, оттуда выглянул бородатый юнец с автоматом на плече.

Хубиев прошел во двор, бородач последовал за ним, ворота закрылись с тем же надсадным звуком.

Новруз заглушил мотор, поднял тонированные стекла машины, откинулся назад, прикрыл глаза.

— С чем ты пожаловал, Рамзан? — спросил Тенгиз, ровесник Хубиева, кряжистый сухой старик, стоя на пороге своего дома.

— С миром, — сделал поклон Хубиев. — И хочу в знак примирения возвратить тебе пастбище возле Каменного Барана.

— Кому оно сейчас нужно, — усмехнулся хозяин, только после этого поклонившись, в свою очередь, гостю. — Проходи, побеседуем, раз с добрыми намерениями пришел.

Когда они проходили мимо террасы, где веселились русские гости, Могуев кивнул в их сторону:

— У меня гостит сама Олечка Замятина со своей съемочной группой, — с гордостью сказал он. — Самая красивая диктор телевидения, наверно, слышал, кто она такая?

— Не только слышал, но и видел, уважаемый Тенгиз, — сказал Хубиев, опустив глаза.

Они проговорили до утра.

Тенгиз уезжал около шести часов. Гости Могуева еще спали. Они поднялись около двенадцати дня, долго зевали, потом искупались в горном ручье, позавтракали и поехали в сторону чеченской границы в сопровождении джипа с охраной.

Они проехали не больше двух километров, когда вдруг в лесной лощине, где они проезжали уже не раз и не два, перед первой машиной с шумом упало дерево. Потом такое же дерево упало позади джипа.

И сразу на поляну высыпали со всех сторон люди в масках, с автоматами на изготовку.

— Выходите! — закричал один из них. Это был Новруз. — Сложить оружие!

И для острастки дал очередь в воздух. Телохранители нерешительно переглянулись, потом посмотрели на побледневшую Олю Замятину.

— Ребята, только спокойно, и делайте, как вам было сказано, — сказала она. — Вы здесь ни при чем. Это по мою душу.

— Если не будете сопротивляться, никого не тронем! — добавил Новруз.

— Я должна считать себя захваченной в заложники? — спросила Оля Замятина, обратившись к нему.

—

Конечно, — кивнул он. — Считайте это приглашением в гости.

— Тогда отпустите остальных, — сказала она.

— Зачем? — удивился Новруз. — Зачем вас разлучать с вашими коллегами. Мы их тоже приглашаем к себе. А остальные свободны. И пусть добираются на своих двоих…

Он выстрелил в шины джипа ее охраны, они зашипели, и машина опустилась, будто присела на корточки.

Днем Тенгиз Могуев выехал со своей охраной и сыновьями на поиски похитителей своей знаменитой гостьи из Москвы. Вернулись ни с чем, когда уже стемнело. Когда проезжали мимо дома Хубиева, они увидели главу семьи, стоявшего возле ворот вместе с сыновьями. Старики обменялись пристальными взглядами, и Могуев слегка кивнул своему закоренелому врагу.

Вечером, когда прошли уже вторые сутки и Сергей второй раз позвонил Хубиеву, тот отрешенным и слабым от пережитого голосом сообщил:

— Дело сделано, дорогой Сережа. Когда будем обмениваться девушками?

Обмен состоялся на другой день, в той же лощине. Сделали так, что джипы с тонированными стеклами, в которых сидели девушки, проехали навстречу и мимо друг друга, потом остановились в сорока метрах друг от друга. Олю Замятину и ее съемочную группу вывели с завязанными глазами. Потом вывели Людмилу Хубиеву тоже с повязкой на глазах. Их провели мимо друг друга, в противоположные стороны. Через несколько метров Людмила вдруг почувствовала, как попала в чьи-то сильные объятия, ощутила знакомый запах отцовского табака, его колющуюся бороду и наконец услышала его дрожащий, ласковый голос.

Он снял повязку, с тревогой посмотрел ей в глаза.

Олю Замятину и ее коллег привезли затемно на окраину высокогорного чеченского села. Ансар снял с ее глаз повязку, лишь когда ее одну привели в большой кирпичный дом, обнесенный высокой бетонной стеной.

Оля увидела несколько пар блестящих, как стволы их автоматов, черных глаз, бороды на молодых лицах.

— Не бойтесь, — сказал ей Ансар. — Это ваши охранники.

— А где мои сотрудники?

— Они в другом корпусе. За них не беспокойтесь.

— А за себя?

— Мои ребята поклялись на Коране, что никого не тронут. Они вас видели только по телевизору, не пропускали ни одной передачи с вашим участием, записывали их на кассеты, и потому мы могли только мечтать увидеть вас наяву.

— И что, для этого вы меня и похитили? — спросила она. — Чтобы увидеть меня наяву? И как я смотрюсь?

— Вы прекрасно, держитесь, — похвалил Ансар. — И выглядите куда лучше, чем на экране.

— Мне это, конечно, льстит, но вы позволите мне для начала сесть, раз уж не запираете меня в подвал или зиндан?