Игра на разных барабанах
Шрифт:
— Вот, «Страшный Суд» Мемлинга [32] . Люди восстают из могил, Архангел Гавриил с огненным мечом. Ад — человеческие фигурки летят в геенну огненную. Небо над пеклом красное, повсюду пожарища и пепелища.
— Ты зачем нам это показываешь? Совсем сдурел? — возмутилась его жена, потом обратилась к гостям: — Не понимаю, зачем муж вам это показывает.
— Я чертей и привидений не боюсь. Людей, вот кого следует опасаться, — бодрым тоном сказал сосед. — Это наверняка чьих-то рук дело, кто-то же должен был
32
Ханс Мемлинг (1433–1494) — фламандский художник немецкого происхождения. Прославился своей картиной «Алтарь Страшного Суда».
— Погодите-ка, ведь вы утверждали, что это землетрясение…
— Один черт, землетрясений тоже не бывает без причины… Глобальное потепление и так далее…
Хозяйка поставила чашку на столик.
— В жизни случается и такое, на что человек повлиять не в состоянии. Собственно говоря, сплошь и рядом так бывает. Как говорится, чему быть, того не миновать. Человек ни сном ни духом не знает, что будет завтра, и планировать толком ничего не может. Самого себя не может понять — нами управляют эмоции, инстинкты… Вот мы посадили на своем участке помидоры, они созрели, теперь бы и собрать урожай, так нет же! Все происходит помимо нашей воли.
Тем временем соседка, как загипнотизированная, не сводила испуганного взгляда с репродукции в альбоме, раскрытом перед ней на столе. Скорее всего, ей нездоровилось — на лбу выступили мелкие бисеринки испарины. К чашке кофе она не притронулась.
— Мне нехорошо, — сказала она, обращаясь к мужу. — Может, пойдем уже?
Он как будто очнулся.
— Сколько сейчас времени?
— Семь, — ответила хозяйка, и, поколебавшись, добавила: — Вечера.
После ее слов гости встали.
— Думаю, нам пора. Первый визит не должен быть… ох, что я плету. Может, завтра заглянете к нам?
В дверях, когда прощались, мужчины обменялись еще парой фраз:
— Если вам что-нибудь станет известно…
— Будем держать связь.
Они снова уселись на свои места — в кресла. Отодвинув чужие чашки.
— И зачем ты их привел?
Он не отозвался. С увлечением просматривал какую-то старую газету.
— Сегодня после новостей должны были показывать фильм…
— Зануды какие-то. Перепуганные не меньше нас и скучные. Заметил, в каком она состоянии?
Он снова промолчал, тогда она встала и отнесла альбом на место.
— Пока не вникаю, мне не страшно, а как задумаюсь, начинаю трястись от страха, — сказала она. — Хоть бы телевизор работал. Как называется фильм?
Отложив газету, он откинулся на спинку кресла. Закрыл глаза.
— Не знаю.
— Поговори со мной.
Он не шевельнулся.
Она встала и закружила по комнате в поисках места для молитвы. И опустилась на колени там же, где прежде, спиной к завешенному пледом окну. Он украдкой следил за ней из-под неплотно прикрытых век.
— Ангел Божий… — она покосилась на него, а он быстро зажмурился. — Ангелы-хранители наши, стойте на страже возле нас. Утром и вечером, днем и ночью, будьте всегда нам опорой…
— Ты на что молишься, на коврики свои, что ли? — тихо произнес он.
— Охраните нас и защитите наши души и тело и препроводите нас…
— Ни ангелов нет, ни Бога. Люди возникают из праха и в прах обращаются.
— … в жизнь вечную. Аминь.
Она поднялась с пола, машинально отряхнула колени и вернулась в свое кресло.
— Слушай, мне вдруг пришло в голову, что ангелы-хранители для нас вроде как мы для наших домашних животных. Так же о нас заботятся. Знают, что для нас лучше. Бобик вот не знал, что лучше. И не хотел глотать таблетки от глистов… Так, может, сейчас происходит нечто подобное… Он избавляет нас от всякой дряни.
— Кто? — он открыл глаза.
— Бог.
— Нет, у тебя точно мозга за мозгу заходит.
Она со злостью посмотрела на него:
— Какой же ты все-таки противный, мерзкий.
— Просто у меня нет никаких иллюзий.
Она встала, собрала чашки и ушла на кухню.
— Ты маленький злой человечек. Скользкий, как уж, — бросила ему на ходу.
Они опять сидели в своих креслах почти в полной темноте. Только тускло светила лампочка в коридоре. На ней была растянувшаяся застиранная ночная сорочка, на нем — полосатая пижама. Он принес огарок свечи, зажег и поставил на стол. Она изумленно взглянула на него, растирая крем на руках.
— Надо беречь электроэнергию, — сказал он заговорщицким тоном.
— Мне всегда в темноте становилось не по себе. Ночью все кажется страшнее и безысходнее. Потом, утром, я удивлялась своим ночным страхам… а теперь темень круглые сутки. Думаешь, с ней что-то случилось?
— Нет, не думаю.
В неверном свете от свечки он раскладывал по кучкам таблетки трех разных видов и прятал в коробочку на завтра.
— А кого мы еще любим? — спросила она после недолгого молчания.
От неожиданности он замер с таблеткой в пальцах.
— Не понял.
— Ну о ком бы еще мы могли беспокоиться?
— А тебе мало? — и он вернулся к своему занятию.
Закрутив колпачок на тюбике с кремом, она подошла к окну. Опасливо отвернула краешек пледа.
— Машина едет! — крикнула вдруг.
Он вскочил и бросился к окну:
— Где, где? Дай посмотреть.
Они толкались возле узкой щелки.
— А что я тебе говорила? Не высидят люди так долго по домам, начнут выползать на улицу. Это не по-человечески — торчать замурованными в собственных квартирах. Лучше уж сразу умереть.
— Думаю, сейчас начнется — магазины пойдут грабить. Сметут все продукты.
Она взглянула на него:
— Нам бы тоже не помешало пойти чем-нибудь разжиться. Что будем есть, если это затянется?
— Ты тоже считаешь, что это надолго? — спросил он. Вернулся к столику и собрал таблетки. Она отнесла тюбик с кремом в ванную. Столкнувшись в узком коридоре, они остановились лицом к лицу.
— Может, придешь ко мне спать? Не так страшно будет… — сказала она.
— Ты храпишь… я глаз не смогу сомкнуть.