Игра по-крупному
Шрифт:
Сумму назвал не Джексон, а серьезный дядечка в очках, с которым Фирсов встретился под вечер на Дворцовой площади. "Все ясно, -- кивнул он, выслушав Игоря.
– - Мне говорили. Поможем. Спецкомендатура в двадцати минутах езды от Ленинграда... Устроит?"
– - Да, -- кивнул Игорь.
– - Вполне. Чем я, так сказать, буду обязан?..
– - Пятьсот.
– - Хорошо...
– - не сразу ответил Игорь.
– - И что мне надо делать?
– - Во-первых, ждать. Во-вторых, держать язык за зубами. Все ясно? Я вас найду...
– - И он степенно пошел к дверям с надписью: "Отдел юстиции".
Триста рублей на Джексона и пятьсот солидному дядечке -- восемьсот. Двести ушло в кассы юридических консультаций. Тысяча. Плюс две тысячи в суде. Итого, три тысячи. "Три тысячи двадцать восемь рублей", как записал Фирсов
Так все и было.
...Фирсов достал из кладовки чертежную доску, протер ее, приладил к ней кульмановскую систему, лежавшую отдельно в цветастой наволочке, заточил карандаши и наколол лист ватмана...
За ночь он сделал восемь плакатов. Сто рублей.
– - Господи, -- сказала Настя, -- и никакой рассады не надо!
– - Это эпизод, -- зевнул Игорь.
– - Мелкий оборотный капитал. На карманные расходы...
На следующей неделе Маринка прислала ему еще двух дипломников, и Фирсов, получив от них деньги, купил за семьдесят рублей рулон полиэтиленовой пленки и две пачки удобрений. Покупка состоялась в магазине "Товары для огородников", и Фирсов, выбравшись из очереди, тут же, на Марата, поймал такси.
– - На Васильевский, -- устроившись на заднем сиденье и положив рулон на колени, сказал Фирсов.
– - Но с заездом в "Елисей".
Машина рванулась, словно ее долго держали, накапливая в ней злость, и Фирсов ухватился за ручку над окном. Давно он не ездил в такси. Около года. Автобус, электричка, метро. Метро, электричка, автобус. Садишься в метро -- новостройки. Проскочишь город под землей, выйдешь -- опять новостройки.
– - В магазин надолго?
– - таксист быстро взглянул в зеркальце на Игоря.
– - Я тороплюсь.
Парень подводил базу под чаевые, прием старый -- "тороплюсь", "сменщику обещал", "в парк надо пораньше, собрание", "пообедать хотел", но Фирсов с законной увольнительной и сотней в кармане чувствовал себя уверенно.
– - Все торопятся.
– - Он смотрел на скуластое, с узкими усиками лицо водителя; молодой, не терпится разбогатеть, отсюда и спешка, нервный блеск в глазах. Фирсов глянул на визитку парня, забранную оргстеклом.
– - Ты, Рустам Садыкович, заезжай по Малой Садовой -- знаешь, где такая?
– - и остановись у двора магазина, я покажу. И пока я хожу, развернись, потому что на Невский выезда нет.
Парень буркнул что-то и повел машину медленнее. Фирсов стал смотреть в окно. Оттаивающая на солнце лепнина фасадов, сосульки, звонкая капель, школьники, выскочившие на переменке в булочную, помутневшие за зиму витрины магазинов, лотки с мороженым, -- и не заподозришь, что на окраинах еще лежит снег в твердых глянцевых сугробах, а в электричках полно лыжников в ярких шапочках-петушках. Фирсов не любил таксистов как класс, как прослойку общества, и были к этому основания. Еще прежде, в вольной своей жизни, он сделал для себя вывод, что таксист -- это не специальность, а жизненная философия. Счетчик, таксометр щелкал в этих ребятах и после работы: "бабки", "капуста", "телки", "на халяву", "втюхать", "опустить" -- вот и весь репертуар таксиста, особенно молодого. Фирсов имел знакомцев в этой прослойке. Поверхностная эрудиция, нахватанная от пассажиров, и мысли только о сегодняшнем дне: как закалымить побольше. Хранилось в памяти Фирсова и совсем неприятное воспоминание, связанное с поездкой в таксомоторе, когда он, в меру подвыпивший, возвращался с дня рождения домой и задремал, пригревшись на заднем сиденье. Проснулся от того, что открылась правая дверца, и его рывком вытянули из машины. Свалилась шапка, его схватили за руки, полезли в карман пиджака, выхватили бумажник, он стал вырываться, и тут же получил два коротких удара -- в поддых и челюсть. Очнулся на снегу, неподалеку от последней дуэли Пушкина, без часов, без бумажника, без шапки и мохерового шарфа. Тронул голову -- шишки, ссадины, пальцы стали липкими от крови.
Значит, били еще и ногами, лежачего. В заднем кармане брюк сломанная расческа и гривенник. Умыл распухшее лицо снегом и пошел, кипя от злости, к закрывающемуся метро. Даже сигареты вытащили, сволочи! И потом еще долго вглядывался Фирсов в лица таксистов, пытаясь угадать обидчика или его напарника, но разве угадаешь, когда били тебя в темноте и не совсем трезвого. Никогда не угадаешь. Остается только подозревать -- может быть, и этот... И осаживать под настроение, чтобы не зарывались.
Они остановились около просторной подворотни, и Фирсов, уложив на заднем сиденье рулон, вышел.
– - Жди, Рустам Садыкович, я скоро.
Славка играл в кочегарке в шашки. На полу стояли открытые бутылки чешского пива. Кто-то спал в стоматологическом кресле между обшарпанной стеной и гудящим котлом.
– - О, Игорек!
– - Славка сделал ход: -- Все, партия!
– - И пошел навстречу Фирсову: -- Сколько лет, сколько зим! А говорили, что тебя закрыли. Врали, сволочи?..
– - Врали.
– - Фирсов пожал Славкину руку и тряхнул его за плечо: -- А ты молодцом! Усы, баки! Гренадер!.. А?.. Хорош, хорош, рад тебя видеть!
– - Пива хочешь? Или чего покрепче?..
– - Нет.
– - Фирсов достал четыре десятки и протянул Славке: -- Организуй чего-нибудь пожрать. Мотор ждет, спешу.
– - А чего тебе?
– - Да что есть. На стол. Что-нибудь мясное. И рыбки можно.
– - Он достал еще одну десятку и сунул ее в нагрудный карман Славкиной спецовки.
– - Только быстро, Славик! Цейтнот
– - Ладно, -- пошел к двери Славка.
– - Сделаем.
– - И обернулся: -- А тара?
Фирсов помотал головой: -- Нету.
– - Ну ладно, чего-нибудь придумаю...
Славка вернулся минут через десять и, вручив Фирсову увесистый пакет из вощеной бумаги, попытался ссыпать в карман Игорю сдачу.
– - Да иди ты!..
– - отмахнулся Фирсов.
– - Спасибо. Я полетел.
– - Ну, где ты сейчас? Чего?
– - попытался удержать его Славка.
– - Наверное, уже профессор?
– - Хуже!
– - Игорь толкнул ногой тяжелую дверь на пружине и улыбнулся: -- Потом расскажу! Пока!..
Интересный Славка парень, думал Фирсов, осторожно ступая по обледенелому двору. Сколько ночей они провели вместе в этой кочегарке, споря до хрипоты на разные темы! Пили пиво, водку, сухое -- и спорили. В шахматы играли, бегали на Невский стрелять папиросы, приводили каких-то девчонок, милиция приходила к ним погреться и подкрепиться, и Славка, не боясь милиции, кричал, что в гробу он видел всех наших лидеров, невежд и авантюристов. "В гробу! Потому что революцию задумывают идеалисты, осуществляют ее фанатики, а пользуются ее результатами подлецы! "Государство богатеет корыстью его граждан!" -- цитировал кого-то Славка.
– - Корыстью! А не лозунгами! Пойми же ты, наконец, что все остальное -- авантюра! Знаешь, как Бисмарк говорил? "Социализм построить можно, надо только выбрать страну, которую не жалко". И хохотал демонически. А ты говоришь: "Пять в четыре!", "Встречный план -- резерв производства!" Фуйня на постном масле!" Ах, Славка, Славка, анархист ты с двумя высшими образованиями! Диссидент, да и только... Но парень надежный.
Такси стояло с работающим мотором, и Фирсов, чтобы не волындаться с рулоном, сел спереди.
– - Порядок. Теперь на Васильевский.
Водитель сердито бормотнул что-то про время и стал выруливать на середину улицы. Перебьется. Стоянка оплачивается, и не надо напрягать клиента. После того, как Фирсова ограбили в такси, он много думал о своих отношениях с этими ребятами и пришел к выводу, что чаевые, которые он всегда давал, происходили не от широты его души, а от малодушия. Ведь не давал же он чаевых старушке, покупая в киоске газеты. А ей они были бы нужней, чем амбалу с браслетами на руках и в джинсовой куртке. Просто старушка не усмехнется пренебрежительно: "Если денег нет -- нечего газеты покупать" -- и не процедит что-нибудь вдогонку сквозь зубы. А амбал может и усмехнуться и процедить. И чтобы избежать этого и не портить себе настроение, мы суем бумажку, благодарим и торопливо нашариваем рычажок двери. Мы не даем чаевые, а у нас их забирают -- к такому выводу пришел тогда Фирсов. Да, забирают, и мы из малодушия молчим и спешим выскочить из машины, чтобы не заподозрили, упаси господи, нас в мелочности или бедности. Сделав после известных событий такой вывод, Фирсов перестал давать чаевые, а точнее -- стал заставлять себя брать сдачу с бумажных денег и без суеты и мелких бормотаний выходить из автомобиля. Такое решение, естественно, не прибавило удовольствия от езды в таксомоторе, но Фирсов твердо гнул свою линию, вспоминая ночной разбой и подбадривая себя тем, что неловко на потолке спать, а не ждать причитающуюся тебе сдачу.