Игра по-крупному
Шрифт:
Потом он сидел с Настей на кухне и отирал ей ладошкой слезы.
– - Ну успокойся, успокойся... Эка невидаль -- стройки народного хозяйства. Тюрьма, что ли? Не тюрьма. Условное осуждение.
– - Господи, какая я дура!
– - качала головой Настя.
– - Зачем я тогда полезла в это дело!.. Да пусть бы он ехал куда хотел! Пусть бы... Пусть бы разбился к чертовой матери, паразит несчастный!.. Туда ему дорога!..
– - Настя стукала кулачком по столу и ревела.
Приехал тесть -- Филипп Прокопьевич, невозмутимо прошел к кроватке спящего внука, положил на столик игрушку в прозрачном пакете, постоял и вышел на кухню.
– - Ну что, ребята?
– - улыбнулся бодряще.
– - Уже сухари сушите? А ты чего?
– - обнял дочку и поцеловал, --
Пока Настя накрывала столик у телевизора, тесть запил таблетку водой из-под крана и кивнул Игорю.
– - Надо соглашаться. Деньги я тебе дам... Яков Ефимович -- дядька пройдошистый, я его сегодня видел. Главное, чтобы дело попало к нужному судье...
Яков Ефимович действительно оказался "дядькой пройдошистым". Дело попало к кому надо, и Фирсову были сообщены условия: две тысячи за полтора года условного осуждения -- "химии". Фирсов, еще раз переговорив с тестем, согласился, и Яков Ефимович велел ему нанять любого адвоката-ширму для защиты в суде, а в случае вопросов с его стороны, почему предыдущий адвокат отказался от дела, сказать, что тот очень занят другими делами, нездоров и вообще не вызывает доверия своей компетенцией. Было условлено также, чтобы не верить ни в какие посулы нового адвоката и расплатиться с ним строго по квитанции -- деньгами сорить не следует, они еще пригодятся.
Фирсов исполнил все в точности, и судебный спектакль по сценарию Якова Ефимовича завершился в один день. В антракте, который грузный пожилой и строгий судья объявил после допроса свидетелей, Фирсов, как и договаривались, спустился на первый этаж в канцелярию и сунул конверт с деньгами в оттопыренный карман Якову Ефимовичу, который сидел за столиком и, сдвинув очки на лоб, листал какое-то дело. Сунул так ловко и быстро, что Яков Ефимович, как показалось Игорю, даже не заметил этого. Таково было условие -- деньги до вынесения приговора. Когда Игорь вышел на улицу, чтобы позвонить Насте, и стоял около телефонной будки дожидаясь очереди, Яков Ефимович в наглухо застегнутом плаще показался из дверей суда и с поразительной быстротой исчез.
– - Ну что?
– - спросила Настя.
– - Порядок, -- сказал Фирсов.
– - Письмо отдал. Не волнуйся, потом позвоню...
– - А что, еще не кончилось?
– - Нет, сейчас перерыв.
– - Господи, -- сказала Настя.
– - Только сразу звони, как кончится...
– - Ладно. Ты, главное, не волнуйся. Как Маратка?
– - Спит.
– - Ну ладно, пока.
Как и обещал Яков Ефимович, прокурор на суде не присутствовал -- он оказался занят другими делами, и судья, зачитывая характеристики, ходатайства, справки, выписки из дела и заручаясь кивками справа и слева, вел процесс четко и энергично. Славик сидел рядом с Фаиной, во втором ряду и на вопросы отвечал бесстрастно, словно давая понять, что его присутствие в этой маленькой комнатке с гербом на стене излишне -- и так все ясно, давно записано в протокол и выяснять нечего... "В машину я ходил за сигаретами. Фирсов догнал меня и по своей инициативе вызвался отвезти домой, потому что, как он сказал, я мешаю ему писать доклад. Руля я у него не вырывал..." Игорь не смотрел в его сторону. Фаина сидела, вцепившись побелевшими пальцами в сумочку. Возле ее ног стояла перевязанная коробка с надписью: "Скороварка". Двое свидетелей Мохова, пострадавшая Еникеева с матерью, общественный защитник Маринка -- с лицом в красных пятнах, и молоденький адвокат Фирсова -- вот и вся публика. Хотя какая это публика -- артисты, и у каждого своя роль...
Суд удалился на совещание, и Игорь со своей скамьи (обыкновенная желтая скамейка без спинки, никакой загородки или барьера) пристально посмотрел на Моховых. Славик почувствовал его взгляд и чуть отвернул лицо влево, к Фаине, словно собираясь сказать ей что-то. Фаина потянулась к нему, встретилась глазами с Игорем, тут же отвела их и стала беспокойно оглядывать левую стенку, крашенную мрачной зеленой краской. Славик что-то шепнул ей, едва шевельнув губами, и она чуть заметно кивнула, не отводя глаз от стенки.
"Именем Российской Советской Федеративной Социалистической..."
Выйдя из суда, Игорь позвонил Насте.
– - Все в порядке. Как договаривались. Полтора...
– - Слава богу, -- выдохнула Настя.
– - Ты едешь?..
– - Да. Только пройдусь немного пешком -- проветрюсь...
И он пошел, не застегнув плаща и держа за спиной руки. И испытывал расслабленное облегчение, что все завершилось так, как обещал Яков Ефимович, -- полтора года, а не три...
Потом начались новые волнения -- куда пошлют, на какую стройку?
Инспектор по трудоустройству, вызвав Фирсова для разговора, сказала, что обещать ничего не может, но попробует подыскать ему место поближе. За ее спиной висела карта СССР, густо осыпанная красными флажками. Флажки, как догадался Фирсов, символизировали стройки, на которых уже трудились условники. Близ Ленинграда прилепилось три или четыре флажка.
– - С вашей статьей могут оставить и в области, -- сказала женщина, листая паспорт Фирсова.
– - Женаты, малолетний ребенок...
– - А от кого это конкретно зависит?
– - За направлениями езжу я...
– - Она стала приклеивать фотографии и заполнять личное дело Фирсова.
– - Посмотрим...
– - Вы уж посмотрите, пожалуйста, -- попросил Игорь.
– - Я в долгу не останусь.
Женщина взглянула на него изучающе, Фирсов улыбнулся, как мог, и она покачал головой: "Шустер..."
– - Приходится, -- пожал плечами Игорь.
– - Был простой советский человек, а теперь преступник...
– - Ладно, преступник, -- женщина сунула недописанное дело в стол, поднялась и одернула китель, -- пошли катать пальчики, а то там на обед уйдут...
– - И повела его полутемными коридорами и лестницами на первый этаж. Выйдя из милиции, Фирсов брезгливо посмотрел на свои измазанные черной краской пальцы. Они болели -- лейтенант, который и в самом деле катал их, прижимая к бланкам, явно переусердствовал. Фирсов стиснул кулаки и пошел домой. Инспектор сказала, что позвонит ему на следующей неделе...
Джексон объявился внезапно, сказал, что он все знает и понимает и помочь устроить Игоря на ближнюю "химию" нет проблем, надо только сводить в кабак одного человека из Большого дома.
– - Тебе надо было сразу ко мне, а ты где-то ходишь! Сделаем в лучшем виде! Может, даже в Ленинграде останешься, у них есть в Лесном "спецуха" на базе РСУ Я же не зря в этой системе горбатился! Ты разве не знал?..
– - Джексон стал рассказывать, как после института попал по распределению в лабораторию научной организации труда при колонии общего режима и провел там три года, играя в "балду", крестики-нолики и отсыпаясь на стеллажах, заваленных бумагами. Настя смотрела ему в рот и наливала клюквенный морс на запивку.
– - Не боись, все сделаем. Будешь, как у Христа за пазухой. Сегодня же позвоню Мишутке, и он устроит... Слушай, пойдем завтра в баню! Там и поговорим. Настя, ты отпустишь своего мужа в баню?.. Настя сказала, что отпустит.
Кабаки, разъезды на такси и бани с коньяками обошлась Фирсову в триста рублей с копейками. Настя безропотно выдавала мужу деньги из занятых у родителей и интересовалась результатами переговоров.
– - Тот, который в очках, -- ну помнишь, я тебе рассказывал?
– - должен сегодня переговорить с одним мужиком из управления.
– - Фирсов жадно пил воду и лез под душ.
– - А тот уже скажет, куда и чего...
Джексон звонил с утра и звал пить пиво в "Жигули". Там уже маялись участники вчерашнего разговора. Настя хмурилась и просила не напиваться. "Твой Джексон как пиявка, -- ворчала она на кухне.
– - Что он от тебя хочет?.. Назвал бы сразу сумму. Ведь время идет, в любой момент могут вызвать..."