Игра по-крупному
Шрифт:
– - Можно сказать, что она руку подняла, голосовала, -- задумался Игорь.
– - В принципе, так оно и было.
– - Так, да не совсем так.
– - А почему нам не доказать, как все это было на самом деле?
Яков Ефимович вздохнул и протер очки мятым платком.
– - А кто сказал, что мы не будем бороться? Я вам такое говорил? Не говорил...
– - Он высморкался и убрал платок в карман.
– - Нельзя, молодой человек, ставить диагноз, не видя больного. Лучше переговорите пока с вашим приятелем -- у него, как я понимаю, положение тоже не ахти какое. Если мы докажем, что он сидел на переднем сиденье и был в доску пьян, то кто поверит его показаниям?
– - Его тоже могут посадить?
– - А почему нет?..
Славик выслушал Фирсова угрюмо, но не перебивая. Фирсов знал, что по институту ходили слухи,
– - Старик, у меня нет таких денег...
– - Они стояли на лестнице лабораторного корпуса, мимо ходили люди, и Славик говорил чуть громче, чем хотелось бы Игорю.
– - Ты же знаешь, я еще за машину не рассчитался. Теперь ремонт предстоит...
– - Он пожал плечами.
– - Не знаю, чем тебе помочь...
– - А себе помочь не хочешь? Смотри, потом будет поздно...
– - Не надо брать меня на испуг...
– - Значит, "нет"?
– - Опять двадцать пять, -- устало сказал Славик.
– - Ну ты даешь...
– - Хорошо, Славик, спасибо тебе за все.
– - Он протянул руку, и Мохов машинально пожал ее.
– - Ты настоящий друг. Спасибо. Всего доброго!..
– - И стал не спеша подниматься по лестнице, не видя и не слыша спускающихся ему навстречу людей.
Потом выписалась из больницы Еникеева, следствие закончилось, и Яков Ефимович, который, поплевывая на пальцы, пролистал все страницы дела и выписал в блокнотик каверзные места, озабоченно поцыкал зубом: "Да, второй фигурант -- не промах. На листе восьмом свидетельские показания некоего Петрова, который видел из окна своей квартиры момент происшествия и утверждает, что мужчина в темной куртке выскочил из машины через заднюю дверцу и побежал к телефону-автомату. А на десятом листе показания соседки Мохова по лестнице, с которой он поднимался в лифте и которая утверждает, что Мохов, как ей показалось, был абсолютно трезв, но взволнован. С его слов она узнала, что совершен наезд на женщину и Мохов спешит домой, чтобы вызвать "скорую", так как из автомата не дозвониться..."
– - А схема?
– - спросил Игорь, покусывая ноготь.
– - Что на схеме?..
– - Поворот вправо по дуге длиной одиннадцать метров, тормозной путь -- шесть с половиной метров до наезда. Так под колеса не бросаются...
– - Н-да, -- сказал Игорь и отошел к окну; к тому самому, в которое он смотрел месяц назад, когда Славик садился в машину отца.
– - Н-да...
Вошел следователь и с улыбкой кивнул адвокату. -- Ну что, все в порядке? Протестов писать не будем?
– - Он улыбнулся и Игорю.
– - Вы обвинительное заключение прочитали? Свое мнение написали?
– - Написал, что не согласен, -- сказал Игорь и отвернулся. Его поразило, с какой обыденностью и легкостью решается его судьба. "Это не следователь, а шельмец какой-то, -- думал он, глядя на расторопного мужчину в звании капитана.
– - Раз-два и готово. Свидетели, показания, обвинение... Ну ничего, еще не вечер. Впереди суд, и там разберутся..."
– - Ну и отлично, -- следователь взял со стола картонную папку с фиолетовым номером на обложке, полистал ее, удовлетворенно кивнул и сунул в стол.
– - Дня через три дело будет в суде. Звоните в канцелярию, узнавайте. Яков Ефимович остался в комнате, а Фирсов вышел. "Чепуха какая-то, -- думал он, прохаживаясь вдоль серого здания милиции и поглядывая на выстроенные в ряд "Волги" и "козелки" с мигалками на крыше. В одной машине хохотали три милиционера и парень в штатском. Через приоткрытое окошко до Игоря доносилось слова: "Я ей говорю -- куда же вы, гражданочка? А кто будет пол мыть? Вот и трусики ваши. Ха-ха-ха!" И адвокат какой-то мямля -- другой бы написал протест прокурору и отправил дело на доследование. Чушь, собачья чушь..."
Яков Ефимович сбежал по ступенькам, нашел глазами Игоря и мотнул головой в сторону троллейбусной остановки. ''Идемте.
– - Он переложил портфель в другую руку и взял Игоря под локоть.
– - Поговорить надо..."
Разговор вышел туманный, с множеством недомолвок и оговорок, и Фирсов понял одно -- вину Мохова теперь не доказать, и вся надежда только на суд, где у Якова Ефимовича есть старинный приятель, который при известных обстоятельствах, возможно, возьмется помочь ему смягчить приговор до минимального.
– - Это сколько?
– - спросил Фирсов.
– - Год-полтора, -- негромко сказал Яков Ефимович.
Они уже сидели на пустой скамейке, и адвокат беспрестанно барабанил пальцами по портфелю.
– - А сколько мне добавят, если на суде я двину Мохову в ухо?
– - Фирсов старался говорить небрежно.
– - Ну что вы, ей богу, как мальчишка, -- досадливо поморщился Яков Ефимович.
– - Запомните: никогда не следует сердить суд и следствие. Вы же солидный человек, к чему это ребячество...
– - Ну все-таки?..
– - весело настаивал Игорь.
– - Должен же я получить сатисфакцию...
– - Оставьте эту дурь, -- махнул рукой адвокат.
– - Если бы мне не рекомендовали вашего тестя как человека порядочнейшего и надежного... К чему вам эти жесты? Получите условно -- стройки народного хозяйства. Будете жить в общежитии, на выходные приезжать домой... Там, глядишь, какая-нибудь амнистия подоспеет, сбросят треть от оставшегося...
Разговор напоминал Фирсову необременительную игру в шахматы или карты, где проигрыш невелик, и главное -- не подать виду, что ты им огорчаешься.
– - А что, оправдать меня нельзя?
– - Ну что вы -- исключено. Оправдательные приговоры у нас не выносятся. Может быть, раз в сто лет один и случается... К тому же криминал в ваших действиях налицо: автомобилем управляли вы и наезд совершили тоже вы. Вы же в этом сами признались. А что до помехи со стороны пассажира -- Мохов в нашем случае де-юре владелец машины, но де-факто пассажир, -- то помеха с его стороны не подтверждена в ходе следствия...
– - Ясно, -- сказал Игорь и стал подниматься, поражаясь собственной невозмутимости.
– - Вы на троллейбус?
– - Да, мне до метро.
– - Я вам позвоню.
– - Нет, звонить не надо. Лучше поймайте меня в консультации. Время у нас еще есть.
Они расстались, и Фирсов зашагал по малознакомым улицам, теряя счет сигаретам и зло поддавая ногой случайные камушки, прибившиеся к поребрику тротуара. Он ругал и адвоката, и следователя, и наши детективы, в которых знатоки изобличали преступников по клочку трамвайного билета или с помощью ЭВМ выявляли расхождения в показаниях очевидцев. Где все это? "Распишитесь, что ознакомлены. Через три дня дело будет в суде". А адвокат? Настя рвалась к следователю, чтобы подтвердить пьяно-мычащее состояние Мохова в тот вечер, но Яков Ефимович уверял, что проку в этом никакого: ну пил Мохов, ну садился на переднее сиденье -- но остался ли сидеть там, когда был совершен наезд?.. Алиса, которую Настя попросила выступить в суде и засвидетельствовать, что Славик был пьян до безобразия, категорически отказалась: "Да ты что! У меня муж из плавания вернется, он мне покажет вечеринки с мужиками! Нет-нет-нет! Только мне суда не хватало..." Выходило так: пьян ли был Славик или просто выпивши, садился ли он на переднее сиденье или не садился, -- имело значение второстепенное. Главное заключалось в том, что показывали свидетели на конечной точке того нелепого маршрута... Мелькала мысль -- найти этого лжесвидетеля Петрова, ухватить за грудки: "Попробуй только вякнуть в суде неправду!.." Или выставить контрвариант: сыскать несколько человек, которые опрокинули бы все лживые построения Славика и его команды. А что? Приходит в суд компания и заявляет: "Мы в тот вечер шли по улице и видели, как пьяный мужчина рядом с водителем вырывал у него руль..." Игорь замедлял шаг и воображал себе картину посрамления Славика: судья извиняется перед Фирсовым и строго указывает растерянно озирающемуся Мохову на загородку для подсудимых... Но где теперь сыщешь такую компанию, когда до суда остались, быть может, считанные денечки. И Яков Ефимович, боящийся сердить работников правосудия, убеждает: "Следствие не любит, когда дело направляют на доследование. В ваших обстоятельствах может быть и три года -- вы сами признались, что сидели за рулем..." Фирсов тешил себя новым предположением: он подходит к Славику на суде и награждает его звонкой пощечиной... Но это лирика.