Игра по-крупному
Шрифт:
– - Нормально, -- кивнул Игорь.
В тот день торговля шла хорошо, была пятница, и к разъехавшемуся вширь прилавку Игоря стояла небольшая очередь. Отказавшись от бороды и кепки, Игорь все же надевал на рынке очки -- в них, как ему казалось, он выглядел солиднее, и покупатели почему-то принимали его за прибалта, разговор чаще всего шел в вежливом русле. Диоптрии дымчатых линз были слабые, минус один, и предназначались для дали -- Игорь отчетливо видел со своего места входные двери, мог разглядеть вывески на противоположной стене рынка: "Мясо", "Рыба" -- и лица людей, бродивших в центре зала.
Размахивал руками Петрович, демонстрируя очередное заморское чудо, Леша наворачивал пакеты, стараясь улыбаться галантно, и женщины, как всегда, напирали на их прилавок. Фирсов отпустил десяток огурцов, выкопал пяток кустиков помидоров по заказу, получил деньги, дал сдачу и повел взглядом по дальним рядам, высматривая, не ушел ли милиционер, в надежде тайком выкурить сигарету.
– - Молодой человек, вы отпускать-то будете?..
– - Извините.
– - Игорь рассеянно стянул с себя фартук и вышел из-за прилавка.
– - Перерыв...
– - Ну вот, и здесь нет порядка...
Игорь сбежал по ступенькам, огляделся. Торопливо дошел до угла рынка. Нету. Побежал в другую сторону. Как сквозь землю провалились... Вернулся в здание рынка, поднимаясь на цыпочки, оглядел толпу. Нет, длинных светлых волос не видно. Вспомнил про уличный туалет у входа. Закурил, встал напротив. Нет... Ушли.
Дошел до своего места. Настроение торговать пропало. Скомкал фартук, кинул под прилавок. Повернулся к окну. И стоял долго, припоминая, в каком же году он расстался с Ириной, и прикидывая -- сколько лет могло быть этой девчушке в белом переднике и с темным мыском волос на лбу?..
Погано было на душе. Убрал место, накрыл ящики полиэтиленом. Выписал сохранку и квитанцию на завтра.
– - Чего так рано уходишь?
– - Валентина выудила из фартука трешку, переложила в свой карман. ("По доходам и расходы", -- намекнула однажды, поигрывая рубликом, -- ладно, стал давать треху.) -- Сегодня же пятница, надо торговать...
– - Дела...
Игорь подхватил пустой рюкзак, проверил ключи -- на месте. Поймал такси, приехал домой. Нашел старую записную книжку, открыл Иринин телефон. Закурил. Набрал номер.
– - Алле?
– - девчоночий голосок.
– - Маму позови, пожалуйста.
– - Мамы нет, она в магазин пошла.
– - Понятно... А тебя как зовут?
– - Маша...
– - Машенька... Это хорошо. А ты, Машенька, наверное, уже большая? В какой класс перешла?..
– - Во второй. А вы кто?..
– - Знакомый твоей мамы.
– - Подождите, мама пришла... Сейчас я открою...
Игорь положил трубку. Примял окурок в пепельнице. Достал новую сигарету. Его дочка. Если во второй класс перешла, то его. Грохнул кулаком по столу. Встал, заходил по квартире. Какого лешего он тогда решил, что Ирина сделала аборт! Какого лешего она молчала семь лет!.. Игорь остановился. Может, она сразу вышла замуж? Да разве в этом дело -- дочка-то его! Это и дураку понятно. Он подошел к зеркалу. Волосы, брови, этот мысок на лбу... Копия!
Фирсову не спалось. Он лежал на спине, пытался дышать ровно и глубоко, говорил себе: "Я спокоен, спокоен, мышцы расслаблены, ноги наливаются приятной тяжестью и теплом, веки тяжелеют", казалось и впрямь, что-то тяжелое и теплое наваливается на него, он уже радовался, что сейчас разлучится со всеми беспокойными мыслями, поспит хотя бы часов пять, но проходила минута -- он обнаруживал себя в таких далях, что приходилось открывать глаза, смотреть на изломанную ночными тенями комнату, убеждаясь, что он на даче -- рядом Настя, Марат, и вновь пытаться уговорить себя: "Я спокоен, спокоен..."
Еще вечером, когда он раньше обычного вернулся из города, Настя сообщила ему тревожную новость: приходила какая-то комиссия и замеряла большим деревянным циркулем участок до самой реки, а потом рулеткой -- теплицу. Их было трое -- пожилой мужчина и две женщины. Мужчина показал Насте какое-то удостоверение, но она ничего не поняла, кроме того, что их прислали из поселкового совета. Женщины враждебно косились на теплицу, на закрытые пленкой грядки и сообщали мужчине результаты обмеров, тот записывал все в блокнотик и азартно кивал головой: "Понятно. Теперь, Девочки, снимем пятно застройки!" Обмерили дом, сарай, дровяной навес, попросили Настю принести документы на участок и строения, она сказала, что ничего не знает, женщины поинтересовались, не дачница ли она, одна спросила сочувственно: "И много с вас хозяева берут?" -- Настя сказала, что никакая она не дачница, это дом мужа и его сестры, и они ушли, еще раз бесцеремонно оглядев рассаду в теплице и оставив повестку: "Фирсову Игорю Дмитриевичу явиться в Поселковый Совет, имея при себе паспорт и документы, подтверждающие его право на владение участком и домом..." Явка назначалась на понедельник, и Фирсов не боялся разговоров о своем праве на дом -- завтра приедет сестра, привезет папку с документами, и, быть может, они на пару сходят в это заведение и предъявят там все бумаги, начиная от ветхих, с выцветшими фиолетовыми печатями и подклеенных калькой, и кончая свежими квитанциями об уплате налогов. Тревожило другое -- замеры. С чего вдруг такое внимание к их участку? Строго говоря, земли на их участке было больше, чем шесть соток, отведенных по плану. Низинные берега речки, некогда топкие и заросшие осокой (Игорь помнил, как сразу за спуском отец устраивал деревянные мостки, по которым, как только спадала вешняя вода, ходили к реке), -- эти берега считались землей бесхозной, и забор, опять же, строго говоря, должен был отсекать территорию участка параллельно речке. Но все заборы, начиная от крайнего вешкинского, и кончая последним на их улице -- там уже и не забор, а плетень какой-то завалившийся, -- все они доходили до обмелевшей ныне речки, и никому в голову не приходило отгораживать участки со стороны естественной водной преграды. Земля там отродясь считалась как бы своей -- паслись козы, загорали дачники, устраивались высокие грядки, как, например, сделал в этом году Игорь, и претензий со стороны властей никогда не поступало. Беспокоила и теплица, ее размер. А ну, как заставят укоротить до пятнадцати квадратных метров? У вас дача? Вот и будьте любезны, как в садоводствах. Вешкин, к которому Игорь отправился сразу после получения неприятных новостей, посоветовал не волноваться -- Иван выпишется из больницы и все уладится. "Это на тебя кто-то бумагу накатал, -- предположил он.
– - Так просто не придут. Им же реагировать надо. А ты не боись -- сходи. Документы в порядке? Ну и все! А Иван придет -- разберется. Теплицы -- это его дело... Пошли их подальше... Это, наверное, Зинка жактовская приходила и Фомич, общественник хренов... Жаль меня не было, я в пионерлагерь ходил деньги получать. А за низинку не переживай -- у всех так. В крайнем случае скажи -- да-да, исправлюсь..." Нюра, чистившая над ведром картошку, покачала головой: "Вот ведь народ у нас какой... Чуть что -- сразу писать".
– - "А я узнаю, кто это, -- хитро улыбнулся Вешкин.
– - Иван выйдет, я все узнаю... Я и так догадываюсь. На нас тоже писали..."
Игорь неслышно выбирался из-под одеяла и шел курить на веранду. Он плохо знал соседей по улице -- дружки детства выросли, разъехались, многие получили жилье в пятиэтажках за станцией, кто-то сел, кто-то спился, кто-то уехал в Ленинград... Мимо дома ходили совсем незнакомые люди с хмурыми лицами, иногда замедляли шаг и неодобрительно, как казалось Игорю, смотрели в его сторону. Вид у некоторых был такой, словно они давно надоели сами себе, а окружающий их мир -- с очередями, давкой в транспорте, грязными раскисшими дорогами -- надоел еще больше. Ни улыбки, ни веселого приветствия. Игорь даже не знал, как зовут соседей слева. Поздоровался пару раз -- буркнули что-то в ответ, потом стали делать вид, что не замечают Игоря. И Игорь перестал здороваться. Знал только, как зовут их собаку, вислоухого дворянина, пролезавшего к нему под калиткой за костями из супа, -- Принц. И Фирсов думал о том, что Вешкин с его беспокойными путаными советами, подначками, нервным гонором, смешками, напускной важностью и замшевым пиджаком, накинутым поверх тренировочного костюма, все более симпатичен ему. Ну, прижимист -- видно по всему, ну, ограничен, хотя природой сметкой не обделен, но зато работает с утра до вечера, торчит его обтянутый зад из грядок, когда ни взгляни. Бегает, суетится -- он и капитан, и матрос на своем пароходе, куда-то плывет...
Игорь гасил сигарету, смотрел на часы -- 2. Вставать в шесть. Накидывал куртку, шел в теплицу. Забавно: если не пытаться связывать свои мысли -- возникают картинки, мгновенные видения, и у каждого свой окрас: мрачноватый, радостный, пронзительно-грустный, желтый, ярко-зеленый или пахнущий дымом, который вьется над вагонами дальнего следования...
...Они шли на ночную смену -- вдали светился огнями ДСК, и остановились перед заснеженной насыпью, ожидая, когда пройдет курьерский "Ленинград-Рига". Он промчался, тяжело продавливая рельсы, -- лавина света, тепла и уюта. Умчался вместе с гулом и колючим снежным ветром. И остался запах угля, которым топят чайные котлы... Снова заскрипел снег, стали видны звезды над полем, и кто-то из них сказал, зябко ежась: "Эх, сейчас бы уехать куда-нибудь..." И мелькнули в памяти бесшабашные дорожные приключения, командировки, чай, купейный уют -- лишь ощущение всего этого, и вновь -- обледенелая тропинка под ногами и скользящие на ней ботинки идущего впереди парня в ватнике. И огромные пролеты цеха, сквозняк, грязная от масла роба, жар в раздвинутой кассете, куда надо забежать и навесить на выступающие конуса пластмассовые кольца, чтобы в стенной панели остались отверстия под розетки, принять арматурную сетку, закрепить ее, выбежать, стальные стенки лязгают за спиной, открывается следующая щель -- нырнуть туда, выскочить... Льется с раздатчика бетон, брызжет на робу, заливает ботинки на толстых вибропоглощающих подошвах. Бригадир включает вибратор -- тебя трясет, будто током, бетон оседает в кассете, льешь новую порцию. И так до утра. Душ. Холодная электричка -- на несколько часов домой. Настя. Марат улыбается из манежа. Глаза закрываются -- нестерпимо хочется спать... Будильник. Через два часа вечерняя проверка. Метро, электричка, автобус. Перекличка на освещенной прожекторами спортплощадке -- и снова на комбинат.