Игра с джокером

Биргер Алексей Борисович

Ну, ничего, авось, старая армейская школа не подведет. На рынке потолкаюсь, с людьми поговорю - где-нибудь да найду зацепочку к этим неизвестным.

И все равно, не очень я понимаю, что происходит. То, что они труп скрыли, меня смущает. Какое-то темное дело за этим мерещится.

– Ладно, - говорю.
– Тогда, действительно, мне прямой смысл имеет в больницу отправиться, узнать, как там Настасья и Валентина, не нужно ли им чего. А оттуда можно и в милицию зайти, узнать у майора поподробнее, что там с признанием

этого Сизова произошло.

– Любопытно?
– усмехается Букин.

– Еще как любопытно!
– говорю.

– Понимаю, - кивает он.
– Ну, что, поехали?

– Поехали!
– соглашаюсь. Мелькнула у меня мысль, чтобы врачу позвонить, узнать, пустят меня или нет, а потом решил без звонка двигаться. На месте все разузнаю, и все равно я в милицию потом зайду, а она ведь с больницей рядом, так что ничего не потеряю, даже если не пустят.

Оделся я быстренько, и мы к подъезду спускаемся. Букин передо мной дверцу машины распахивает. Машина у него солидная, со значком таким, на нашу "Волгу" похожим. "Вольво", значит. Хоть и видно, что машина не новая, но в порядке, в хорошем состоянии, и внутри все удобно и отделано.

– Поехали, - говорит Букин шоферу.

А я как онемел. Шофер директора - один из тех гостей, что у братьев Сизовых вчерась были - и которые, надо полагать, и настропалили оставшегося в живых брата спрятать труп и с повинной явиться! Не тот, что голосил, когда череп Сергея Сизова прямо на него разнесло, а тот, что поспокойней был и в сторонке держался.

Выходит, и Букин какое-то отношение ко всему этому имеет... И разом припомнились мне и разговоры насчет "профсоюза", который директору охрану обеспечивает, и мысли Лексеича, что смерть Васильича и Букину оказывается на руку...

– Над моим предложением, кстати, не думали?
– спрашивает Букин.
– Или не до того было?

– Как не думать, думал, - отвечаю я, с мыслями собравшись. Интересное предложение. И готов соответствовать, если у вас у самого интерес не пропал.

– У меня нисколько не пропал, - говорит Букин.
– Так что можно прямо сегодня все оформить, если не возражаете.

– Я не против, - говорю.
– Вот только с делами разделаюсь...

– Вот и отлично! Я за вами машину пришлю. Часа в три вас устроит?

– Думаю, устроит, - говорю.
– К трем я должен со всем управиться...

– А не управитесь - не нервничайте, - говорит Букин.
– Если что, шофер подождет. Вы, все-таки, человек заслуженный, так что право на уважение имеете, и чтобы с вашим распорядком считались.

– Спасибо, - говорю.
– Но я уж постараюсь, чтобы не заставлять себя ждать.

А тут мы и до больницы доехали. В Имжах все близко - городок-то маленький.

– Значит, сегодня все решим, к обоюдному удовольствию. Удачи вам! говорит Букин.

– И вам того же желаю!
– отвечаю я, выбираясь из машины,

и топаю в больницу.

Нахожу Петра Ильича - ну, врача этого - и спрашиваю:

– Как там мои болезные? Можно к ним сегодня?

– Это не ко мне, - говорит врач, - а в приемное отделение. По-моему, сейчас не приемные часы, но пойдемте вместе, я похлопочу, чтобы вас пропустили.

Мы идем, а он говорит по пути:

– Да, нам пришлось сказать Анастасии Петровне, что Феликс Васильевич умер, так что вам не надо мяться и запираться.

– А Валентине сказали?
– спрашиваю.

– Пока нет. Она ещё не в том состоянии. Не знаю, правильно ли мы делаем - может, потом шок будет хуже. Но...
– и плечами пожимает.
– Вы Валентину увидите, сами все поймете.

Распорядился он, значит, чтобы меня к больным пропустили, и я к Настасье поднимаюсь. Она лежит, лицо все заклеенное, синяки где желтеть начали, где ещё черными остаются.

– Привет, Настасья!
– говорю.
– Вот, допустили, наконец, до тебя. Дай, думаю, погляжу, как ты тут оклемываешься.

– Было бы на что смотреть!
– отвечает она.
– Такое лицо только в фильмах ужасов показывать.

– Да ничего, - говорю, - особенного. Все повреждения у тебя чисто внешние, так что заживут - ещё красивее будешь.

– А на кой ляд, - возражает, - мне красивой быть, если Феликса больше нет?.. Это правда, что Сизовы сознались?..

– Правда, - говорю.
– Один из них милиции сдался, после того, как другого застрелили, а третий в бега ушел.

– Не понимаю, - говорит Настасья, - зачем ему сознаваться?

– Перетрусил, вот и сознался, - отвечаю спокойненько.
– Эти здоровые быки, они на поверку все изнутри гнилые, чуть ткни - рассыплются.

– Я не о том...
– задумчиво этак произносит она.
– Хоть они и в масках были, и в перчатках резиновых, да и напугана я была так, что пойди запомни толком, и все равно, осталось у меня ощущение, что это были не они...

– Ты уверена?
– спрашиваю.
– В смысле, что это не братья Сизовы были?

– Ни в чем я не уверена, - отвечает она.
– Я ж тебе объяснила, в каком я тогда была состоянии. Но если я права, то зачем Сизову чужой грех на себя брать?

– Так, может, ты и не права.

– Конечно. Но, если я права, то... Выходит, или запугал кто-то Сизова, или деньги ему заплатил, чтобы тот повинился. А Сизов ради двух копеек в тюрьму не пойдет. И запугать его тоже не всякому под силу.

– А может, Сизов по собственной воле на это пошел, - говорю я, а сам припоминаю шофера Букина.
– Наехали на них ребята ещё покруче их самих, одного брата уже шлепнули, вот Сизов и решил за тюремной решеткой отсидеться, чтобы жизнь себе сохранить. Лучше живым и здоровым в тюрьме, чем мертвым на свободе, по такому принципу.