Игра с джокером
Шрифт:
В общем, возвращаюсь я домой, и как раз вовремя. Не успел покушать себе приготовить, звонок в дверь. Поскольку я Максимку жду, я пистолет заранее из мусорного ведра убрал, опять у себя за поясом держу, а патроны по карманам распихал.
– Кто там?
– спрашиваю.
– Шипов это.
Я дверь отпираю, впускаю Шипова.
– Что такое?
– интересуюсь.
– Нужен ты директору. Просил приехать как можно скорее.
– Извини, прямо сейчас никак не могу. Вот-вот Максимка должен приехать, а у него ключей нет.
– Кто это, Максимка?
– Настасьин сын, - объясняю.
– Пасынок Васильича. Из дальней части летит.
– Да мы ненадолго, -
– В крайнем случае, он пять минут под дверью подождет.
– Ладно, - говорю, - давай сгоняем, раз такая срочность. Только мне бы действительно побыстрее... Да, ведь у меня для тебя послание есть!
– Что за послание?
– Вот, - достаю я бумажку из внутреннего кармана и вручаю ему. Он как прочел, у него глаза на лоб полезли.
– Что там этот кретин думает?
– говорит.
– С чего вообразил, будто Задавако им заниматься будет?
– Не знаю, с чего, - говорю, - и не знаю, что за задавака такой. А он мне эту бумажку сунуть успел, когда нам очную ставку устраивали, он ли был среди тех, кто в то утро Васильичу угрожал. И избавьте меня, ради Бога, от этой роли посыльного. У меня и в прошлый раз поджилки тряслись, и в этот тоже, что милиция заметит, обыщет и записку отнимет, какими глазами я на них глядеть буду? И не передать послания страшно, потому что... Ну, сам понимаешь, почему.
– Понимаю, - усмехается Шипов.
– Ладно, попробую позвонить Задавако. За спрос денег не берут, пошлет так пошлет, а если согласится дело вести значит, очень кто-то благополучием нашего Антона озабочен и сумел ему передать... Кто-то, кто про мое существование не знает, так?
– добавляет после паузы.
– Выходит, Антон молодец, молчит как рыба об лед... Ладно, поехали, дед. Скорей сгоняешь - скорей развяжешься. И будешь своего Максимку ждать.
Оделся я, спускаюсь по лестницам следом за ним, размышляю о том, какая странность со словами бывает. Вот полковник меня "дедом" называет, и этот сейчас "дедом" назвал. Вроде, одно и то же слово, а как по-разному звучит как будто на разных языках говорят эти двое.
Но главное, что меня занимает - с чего я так срочно Букину понадобился?"
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Андрей и тетя Таня только-только уселись пить чай, когда Андрей вернулся, завершив утренний круг своих хождений и готовясь двигаться дальше, как зазвонил телефон.
– Это тебя, Андрюша, - позвала тетя Таня, взявшая трубку.
– Привет, Андрей!
– раздался голос Федора.
– Готов двигаться к адвокату?
– Вполне готов. Ты окончательно решил меня сопровождать?
– "Аск!", как говорили когда-то, - рассмеялся Федор.
– Не волнуйся, я не в благотворительных целях хочу с тобой прокатиться, у меня имеется свой интерес.
– Тем лучше, - сказал Андрей.
– Где мы встретимся?
– Мы заедем за тобой. Через полчаса выходи к автобусной остановке, мы там остановимся, чтобы по дворам не кружить.
– Заметано, - ответил Андрей.
– Буду как штык.
...
– Дела?
– спросила тетя Таня.
– Да, - ответил Андрей.
– Никуда не денешься. Но минут пятнадцать имеются, чтобы чай спокойно допить.
Через полчаса он подошел к автобусной остановке, и почти в ту же секунду рядом с ней затормозила служебная "Волга", которую выделили Федору.
– Садись!
– сказал Федор, открывая дверцу.
– Мы оба точны просто до омерзения.
– Так зачем тебе понадобился Задавако?
– спросил Андрей, садясь в машину.
– Всему свое время. Сперва изложи мне вкратце, что ты нарыл на этого адвоката. Чтобы я
Андрей с сомнением покосился на затылок шофера.
– Валяй, в двух словах, - успокаивающе кивнул полковник.
– В двух словах выходит так. Этот Задавако отмазывал убийцу моего двоюродного брата, некоего Гузкина. Гузкин должен был получить не менее десяти лет, получил семь, был освобожден через три года, "за хорошее поведение". Не вернулся домой, а прямо из лагерей уехал в Молдавию. Давление шло на суд и на свидетелей, прокуратуру не трогали. Гузкина отмазывали по двум причинам. Во-первых, имела место странная история с двумя несовершеннолетними мамашами, рожавшими в одно и то же время. Но если одна была пэтэушницей, то другая происходила из очень мощной семьи. При этом официально в роддоме находилась не она, а её одноклассница. Один ребенок родился мертвым, другой выжил.
– Выжил тот, которого родила пэтэушница?
– уточнил полковник.
– По документам, да, - сухо кивнул Андрей.
– Понятно...
– полковник задумался.
– Интересное получается кино. Ты уверен, что оба ребенка - от твоего двоюродного брата?
– Все указывает на это, - вздохнул Андрей.
– Гм... То есть, ты хочешь сказать, имеется семья советского "номенклатурщика", которой ни в коем случае нельзя опозориться, чтобы из заоблачных высот её не выкинули в мир простых смертных, и вот они прячут свою доченьку, отправляют её под другим именем в тот же роддом, где рожает другая пассия твоего любвеобильного братца, подменяют ребенка - зная, что ребенка пэтэушницы заберут твои родные, и в детский дом он не попадет, так?
– а на самом деле ребенок пэтэушницы либо родился мертвым, либо ему помогли умереть... И твой племянник - действительно твой племянник, но от другой матери. Не от той женщины, которую ты всю жизнь воображал его матерью. Такой расклад тебе рисуется?
– В целом, да, - кивнул Андрей.
– Есть свои нюансы, но...
– Но в целом картина вот такая, очень неприглядная. Насколько ты уверен в своих выводах?
– Настолько, что хотел бы быть уверенным в них намного меньше. И надеюсь услышать от адвоката нечто, доказывающее, что я не прав, и разрушающее всю мою конструкцию. Хотя надежда, признаюсь, мала.
– Ясно... А что "во-вторых"?
– Какая-то магнитофонная запись. Судя по всему, основной сыр-бор разгорелся из-за нее. Мне трудно точно сказать, что именно записал мой двоюродный брат, но, насколько понимаю, нечто вроде собственного признания этой девочки знатных родителей, что она беременна. Саму пленку им удалось отобрать у Леньки, но боялись, что Ленька успел сделать копию, которую спрятал в надежном месте, известном ему одному. Гузкина наняли, чтобы он убил Леньку, и Ленька никогда и никому не смог предъявить эту копию. Поэтому Гузкина и вытаскивали за уши... И ещё одно. Один из громил, брошенных на поиски записи, обмолвился свидетельнице, что эта запись будет опасна и двадцать лет спустя. Не знаю, что он имел в виду. Может, преувеличивал.
– Может быть...
– полковник задумался.
– А свидетельница - это та женщина, которая всю жизнь считалась настоящей матерью твоего племянника?
– Да.
– Ей тоже кое-что перепало?
– Да. Трехкомнатная квартира, не считая прочих благ.
– При условии, что она откажется от ребенка и никогда не попытается его увидеть?
– Да.
– Что ж, все сходится...
– Федор снова взял паузу, обдумывая услышанное.
– Адвокату поручили вытащить Гузкина, чтобы этот Гузкин не разболтался. Да, есть, чем прижать...