Игра с неверным мужем
Шрифт:
– Да чем я тебе помог? Мы же толком так ничего и не узнали, а вот ты мне реально помогла, так что я тебе по жизни должен!
Конечно, я не стала ему возражать: кто же отказывается от добровольной помощи, тем более Паук очень хорошо разбирается в компьютерах и электронике.
Мы устроились на свободных стульях в таком месте, откуда был виден кабинет Варенцовой. Особенно прятаться не стали: в этом многолюдном коридоре отдельный человек был незаметен, как незаметен лист в лесу или муравей в муравейнике. Единственное, чем мы здесь выделялись, – это молодостью,
Паук достал из сумки свой обожаемый ноутбук, вставил в него модем и погрузился в виртуальное пространство, время от времени ненадолго выныривая из него и посматривая на дверь двадцатого кабинета. Я же задумалась о ходе нашего расследования и о том, что могло случиться с Надей.
Насколько мне известно, она приехала в Петербург три недели назад, сунулась к своим то ли дальним родственникам, то ли землякам, получила там от ворот поворот, но не успокоилась, отправилась в Зареченск, там встретилась с Надеждой Сарафановой, узнала от нее о последних днях жизни своей матери, после чего вернулась в город.
Здесь она позвонила из вокзального таксофона в химчистку «Саламандра», посетила интернет-кафе… и все, дальше ее путь теряется в тумане неизвестности.
Здесь, как в известном анекдоте, возможны варианты.
Либо она встретилась с теми, кто скрывается за телефонным номером химчистки, либо эта встреча почему-то не состоялась.
Дальше, если встреча состоялась, опять возможны как минимум три варианта: ее могли похитить, и тогда Надя где-то в неизвестном месте ждет помощи, либо могли отпустить, но тогда где она скрывается эти три недели, либо… либо убить.
Это самый мрачный вариант событий, и его мне, честно говоря, не хочется рассматривать. Отложим его на потом, когда не останется ничего другого. Значит, остается два варианта – Надя где-то прячется или ее где-то прячут против ее воли…
Я не успела додумать эту плодотворную мысль до конца, поскольку ко мне обратилась аккуратная старушка в синей вязаной кофте и круглых старомодных очках:
– Дочка, прочитай, пожалуйста, что тут написано, а то я очки для чтения дома забыла, а в этих мелко не вижу…
Я взяла у нее отпечатанный на лазерном принтере листок и сообщила старушке, что ей надлежит явиться в тринадцатый кабинет к инспектору Кащеевой.
– Ой, тринадцатый! – расстроилась бабушка. – Номер какой нехороший! Не иначе какую-то неприятность скажут… И фамилия опять же не способствует…
– Это еще что, бабуля, – охотно поддержал разговор Паук. – Я когда в институте учился, у нас преподы были – муж и жена, она – тоже Кащеева, а он – Гробокопатель. Вот была парочка! Их все студенты боялись. И правильно, между прочим, боялись…
Старушка поглядела на Паука с непритворным испугом и отошла подальше с тяжелым вздохом.
– Ты что – правда в институте учился? – полюбопытствовала я, недоверчиво взглянув на своего спутника.
– А что – не похоже? – удивился Паук.
Я промолчала, и он вдруг ударился в воспоминания:
– Я, знаешь, с детства был мальчиком положительным. У меня мамаша – номенклатурный работник, знаешь, что это такое?
– По-нынешнему чиновница, что ли?
– Да не простая, а дослужилась до зампреда исполкома, чуешь? – Паук говорил с насмешливой гордостью. – Такая, знаешь, женщина… бронированная, железобетонная. Слово любимое у нее было – ответственность, а самое ругательное – безответственный, с детства меня им доставала.
Игрушки разбросал – безответственный, в штаны наделал – безответственный, двоек нахватал, во дворе подрался, училке кнопку на стул подсунул – у нее на все одно слово, других нету. Скучная, в общем, женщина. Отца плохо помню, он отпал, когда мне и пяти лет не было, не выдержал мамочкиной железобетонности. Тоже, видно, безответственный оказался.
Ну, тут как раз перестройка разразилась, мамаша не растерялась, организовала какое-то совместное предприятие, связей-то у нее полно. Потом еще какую-то компанию. Руководить-то она умеет, а вот делать что-то никак не получается, так что компании становились все мельче. Однако меня по-прежнему железной рукой по жизни направляла. В институт определила – Академию управления и менеджмента! Во как!
– Да что ты? – Я подумала, что очень уж этот вуз Пауку не подходит.
– Ага. Ну, проболтался я там года два. Скучища страшная, парни все только и думают, как закончить и на тепленькое местечко сесть руководить чем угодно, девки и вовсе дуры полные, в голове две извилины, и обе не в ту сторону закручены, поговорить не с кем. В общем, бросил я это дело.
Мать как узнала – стало ее плющить и колбасить. Мой сын, кричит, идиот безответственный, весь в отца. Первый раз я от нее тогда про отца услышал. Если не будешь, говорит, учиться, так и пошел вон, даром кормить тебя не стану! Ну, я и пошел, компьютер только забрал. Комнату снял, работенку кой-какую нашел, потом устроился получше, берлогу эту, где мы были, купил.
– Так с тех пор мать и не видел? – уточнила я.
– Не-а. Знаю, что компании все ее развалились, и работает она в налоговой инспекции простым сотрудником.
– Ну, не знаю… мать все-таки, – проговорила я неуверенно, – может, ей нужно чего…
– Заходил я как-то, так она как меня увидела, так перекосилась вся, как будто паука проглотила…
– Ну, ты неподготовленного человека шокировать можешь… – поддразнила я, – живешь один, девушки небось шарахаются…
– Почему один? – обиделся Паук. – У меня Шушара есть.
И тотчас же вылезла у него из-за пазухи усатая белая мордочка. Красные глаза смотрели на меня сердито.
– Извини, – сказала я и погладила крыску.
В этот самый момент Паук толкнул меня локтем в бок. Я проследила за его взглядом.
По коридору шел рослый мужчина в синем хлопчатобумажном комбинезоне с белой надписью «Телесервис». На плече у него была холщовая сумка с инструментами. Мужчина был колоритный: очень светлые, просто белые волосы, прозрачные бледно-голубые глаза и очень бледное лицо.