Игра в послушание
Шрифт:
– ЧТО БЫЛО РАНЬШЕ ВСЕГО?!
– продолжал орать джокер, явно стараясь помешать думать.
– Четыре секунды, время пошло, сгною в могиле!!
У Пети вдруг отчётливо высветились в голове пять букв. Он зажмурился и крикнул:
– Слово!
В тот же миг ноги его потеряли опору, он заскользил по жёлобу и взгромоздился...
7
... И взгромоздился прямо на старую сухую ель.
– Ох! Ох! Да что же ты делаешь, вредитель!
– заохала ель.
Исцарапав себя, Петя слез на землю и стал разглядывать
– Что вылупился? Дуру старую никогда не видел? Поделом, поделом мне и так. Давай, ломай ветки, пили, руби под корень! Всё, всё профукала, промотала на старости лет, сгубило зеро'шко проклятое! Профершпилилась! Всё, что предки трудом наживали, всё у своих наследников уворовала, французишкам поганым отдала своими руками!
Петя начал догадываться.
– Послушайте, - сказал он, - это не вы случайно "бабуленька", московская помещица, которая на рулетке проигралась? Ну, про вас ещё Достоевский писал. Тара... Тара...
– Тарасевичева Антонина Васильевна, она самая. В семьдесят пять лет такую дуру сваляла! Ещё и в романе прописали, всем временам на посмешище. Стыд-то какой, позор!
– И вы теперь... Вот так?
– Вот так. Стою теперь здесь, от стыда сохну.
– Ну, вы не очень-то переживайте, потом бы всё равно отобрали.
– Как? Кто отобрал!
– Ну, как это кто... Эти самые, революционные солдаты и матросы.
– Революсьённые? Это что же, как во Франции?
– Нет, это, пожалуй, пострашнее было, чем во Франции. Не тот размах.
– Ну, это ты меня не очень сильно успокоил.
– Я просто в том смысле, что ваша беда в мировом масштабе...
Но тут перед Петей возник Джокер, одетый в чекистскую кожанку, с огромным маузером на боку, деревянная кобура которого волочилась по земле. На голове у шута была папаха со звездой, на плечах - бурка.
– Вы мне тут вредной контрреволюционной пропагандой не занимайся! заорал он, тщетно пытаясь вынуть из кобуры маузер.
– С такими как вы у нас тут разговор короткий: раз-два и к стенке. А ты, бабуля, его не слушай. Правильно стоишь. Ты, бабуля, ещё благодари товарища Зюкина, что тебя, старорежимную клячу, до сих пор ещё к стенке не поставили. Я контрреволюцию за версту носом чую!
Сосенка опять заохала и запричитала, а джокер-комисар взял мальчика под руку и отвёл в сторонку.
– Пока очень хорошо продвигаетесь, товарищ, многие удивлены. Некоторые полагают, что вопросы чересчур лёгкие.
– "Некоторые" - это вы сами?
– Уверяю вас, нас по крайней мере двое. Итак, седьмой вопрос, три секунды. Готовы?
– Да.
– НАСИЛИЕ БЫВАЕТ КАКОГО РОДА?
– Над собой и над ближним!
– выпалил Петя.
– И?..
– джокер во все глаза смотрел на стрелку секундомера.
– И... над божеством!
Продолжая смотреть на секундомер, шут скривил физиономию:
– Неважно,
Он снял трубку со стоящего на пеньке аппарата, завертел ручку и заорал в раструб:
– Барышня! Барышня! Смольный мне, срочно. Барышня! Смольный, срочно!.. Товарищ Зюкин? У нас тут непредвиденные... Ах вы уже в курсе? Так... Так... Так... Вас понял, будет исполнено. Так точно, именем революции, немедленно.
Петя неприятно поёжился.
Джокер повернулся к нему, ослепительно улыбаясь:
– Юноша, вам повезло как никогда! Мы только что выяснили, что Кодекс юного строителя коммунизма допускает округление спорного числа в сторону уменьшения. Однако товарищ Зюкин всё же просит вас дать более развёрнутый ответ на поставленный вопрос. Без включения счётчика, разумеется. Что вы понимаете под насилием над ближним?
– Это, к примеру, если обворовали.
– А над собой?
– Это, надо полагать, если сам себя обворовал. Пропил или проиграл. Профукал в рулетку, как вот эта бабу...
– А что же такое насилие над божеством?
– Это, например, инквизиция. Когда сжигали на кострах ни в чём не виновных. За то, что Земля круглая.
Шут подошёл к телефонному аппарату, начал снова орать, добиваясь Смольного и товарища Зюкина. Потом достал из кобуры маузер, взвёл курок и выстрелил себе в голову. Голова разлетелся вдребезги, но тут же снова собралась и объявила решение:
– Не совсем по существу, но ответ принят. Катитесь дальше.
И Петя покатился.
8
Петя покатился и влетел головой прямо в дверь с табличкой, которую чудом успел разглядеть, пока дверь за ним не захлопнулась:
УПРАВДОМ тов. О. БЕНДЕР
За письменным столом сидел мужчина средних лет с усталым лицом. На нем была сине-жёлтая футболка с завязками, чёрные нарукавники, белые штаны и канареечные штиблеты. У него был волевой подбородок и античный профиль. Именно таким представлял себе Петя этого самого остроумного человека во всей советской литературе.
В приёмной шумела очередь, доносились грубые выражения, иногда даже матом. В дверь просунулся потный упитанный мужчина с бритой головой и гитлеровскими усиками под носом.
– Это безобразие!
– прохрипел он, глядя перед собой выпученными глазами.
– У меня с шести часов утра стоит машина с раствором! Без разгрузки! Ломами будете скалывать!
Бендер продолжал писать. Посетитель же не решался снова заговорить. Так прошла минута. Наконец. Бендер поднял глаза, и Петя ахнул. Это были самые тусклые, самые безжизненные, самые несчастные глаза из всех, какие он только видел в своей жизни. В глазах рыбы, пролежавшей полдня на палящем солнце он увидел бы больше жизни, чем в этих.