Игра в послушание
Шрифт:
От дыма защипало глаза, и Петя перебрался по верстаку на другое место, где воздух был чище. Из того, что говорили эти двое, он понимал далеко не всё. Например, такие слова как "лабали" и "чача" он слышал впервые. Не вполне было ясно и то, что может делать на свадьбе сушёный абрикос и как это не мокрый с виду человек может просохнуть. Не говоря уже о том, что Котов изредка вворачивал в разговор такие непечатные словечки, что Пете становилось не по себе.
– Не трубу, - наставительно поправил Котов, - а саксофон. Понимать надо. И не через месяц, а почти через два. Я ещё молодой. Думаешь, я пью ради удовольствия? Захочу - брошу.
– Опять начинаешь?
– Молчу, молчу. Просить будешь, больше ничего не расскажу.
– На такой работе ты никогда не бросишь. Что это за работа: одни свадьбы, да похороны, везде водка. Так любой человек может в алкоголика превратиться.
– Почему только свадьбы и похороны?
– обиделся Котов.
– У нас бывают очень приличные заказы. Третьего числа, например, будем играть в мексиканском консульстве, на торжественном приёме. Румбы, мамбы всякие, босановы...
Котов стал напевать и настукивать ладошками по табуретке. Тут в мастерскую спустился какой-то начальник и стал переругиваться с Юриком по поводу недоделанной в положенный срок рамы. "И посторонним здесь делать нечего, - сказал начальник уже на выходе.
– Ходят, отвлекают от работы, а потом алмазы с выставки пропадают."
– Ох-ох-ох, раскудахтался, - скривился Котов.
– Успокоится не может, будто у него украли. Плесни ещё.
Юрик налил ещё. Котов повторил свои действия над раковиной, снова сел и снова закурил. Похоже, что ещё до того, как Петя проснулся, эти двое успели обсудить кражу, поэтому разговаривать было особенно не о чем. Тем более, что у трезвого Юрика было полно работы.
– И как ты всё успеваешь?
– заговорил Котов, желая сказать Юрику приятное, потому что перед тем как уйти, собирался выпить ещё.
– На дому мебельная мастерская, здесь вот работаешь, а когда надо, и выпить умеешь.
– А потому что не распускаю себя как некоторые, - наставительно пояснил Юрик, усердно работая шкуркой по деревянной раме.
– Всему надо знать место и время. Пей, да дело разумей.
– Я разумею... До вечера-то, до работы ещё отосплюсь. А с тех пор, как Катеньку похоронил, мне радовать больше некого.
– Ладно, на жалость не дави. И сам не расстраивайся, когда это было...
– Я не расстраиваюсь. Слушай, какую мне хохму рассказали!
И Котов принялся рассказывать анекдот, запинаясь и путаясь в сюжете, а Юрик слушал его, возился с рамой и ухмылялся в бороду.
Тем временем Петя, изнывающий от голода и жажды, подобрался к тарелке, на которой лежал засохший бутерброд с сыром. Юрик поставил его для Котова, но тот не закусывал. Орудуя зубами и перочинным ножиком, Петя наелся сухой булки и твёрдого, как подошва, сыра. После этого он стал искать поблизости хотя бы каплю воды, чтобы напиться. Но вода была только в раковине, а раковина находилась у всех на виду.
В стоящей на полу сумке виднелось несколько пустых бутылок. В одной из них, с этикеткой "Баржоми", было на дне, в самом уголке, ещё немного воды. Петя забрался в сумку, залез в бутылку и съехал вниз по гладкому влажному стеклу.
Но что это! Какой ужас, это совсем не вода! В голову мальчика ударили пары чистого спирта! Беспомощно забарахтавшись по круто наклонённой стеклянной поверхности, Петя ощутил, как мозг его затуманивается, он слабо вскрикнул и потерял сознание.
Тем временем Котов выпил третью, поболтал ещё, но язык
День выдался замечательный, светило солнце, прохожие на Невском улыбались, Котов тоже слегка пьяно улыбался. По пути к каналу Грибоедова он в нескольких местах пытался сдать свои пустые бутылки, но безуспешно. Тогда он спустился в метро и поехал домой, на станцию "Озерки".
Недалеко от своего дома он повстречал знакомого, и они выпили пивка. Потом Котов всё-таки добрался до своей квартиры и лёг спать. Бряцавшие в сумке бутылки он выставил на стол.
______________
Когда-то давно, задолго до описываемых здесь событий, Дима Котов был молодым преуспевающим бизнесменом. У него была жена, и они любили друг друга. Но, увы, их семейное счастье было недолгим. Однажды его супруга, которая работала в аптеке, выпила по ошибке двадцать капель яду вместо двадцати капель валерьянки и погибла во цвете лет. После этого Котов, ещё до женитьбы не равнодушный к спиртному, к тому же бесхарактерный, начал пьянствовать беспробудно. Его звукозаписывающая фирма обанкротилась, а он сам, под угрозами кредиторов распродал всё своё имущество. Он переехал к чёрту на куличики в новостройки, оставшись без жены, без работы и без денег.
Однажды у пивного ларька он купил за бесценок подержанный саксофон - не то ворованный, не то потерянный. Котов вообще любил звук саксофона и от нечего делать стал на нем пиликать. Он раздобыл самоучитель, а знакомый саксофонист давал ему изредка уроки.
В юности, на службе в армии. Котов играл в полковом оркестре на тубе басовой трубе, а после играл профессиональных ансамблях на бас-гитаре. Имея такой подзабытый опыт, он за полгода научился играть на саксофоне довольно прилично.
Как раз к тому времени из дома было уже вынесено всё, что можно было продать, и Котов начал потихоньку интересоваться у знакомых рабочими вакансиями.
Один из его знакомых, тот самый Юрик художник-реставратор, предложил не очень творческую, но зато спокойную и надёжную работу в своей домашней мастерской. Отшлифовав и отполировав пару стульев, Котов затосковал. Столь монотонная, рутинная деятельность была не в его характере. Даже наличие спирта в мастерской, необходимого для изготовления политуры, его не радовало. Возвращаясь домой, он пил пиво и тоскливо играл на саксофоне, в зависимости от своих дум сбиваясь то на похоронный марш, то на танцевальные мелодии.
Но вот знакомый по работе в ансамблях барабанщик сообщил Котову, что его ресторанному оркестру срочно требуется саксофонист. Тот, не раздумывая, ухватился за возможность, и с тех пор для него началась новая старая жизнь, оживлённая и беспорядочная. Новая потому, что сиденье в мастерской и лежание на диване ему уже смертельно надоели, а старая из-за того, что играть в ресторанном оркестре было для него делом привычным. Да и репертуар за истекшие двадцать пять лет не очень-то изменился.
Оркестр работал в ресторане на постоянном окладе, три раза в неделю. В остальные дни коллектив ездил по заявкам на званые вечера, юбилеи, свадьбы и похороны. Оплату частенько задерживали, иногда концов совсем невозможно было найти, и жить приходилось в долг, питаясь тем, что подавали на отдельный столик и тем, что удавалось с этого столика стянуть домой.