Игра в «Потрошителя»
Шрифт:
— Я был бы трусом, если бы не высказал тебе все напрямик, Индиана.
— Да, конечно. Я хочу знать, кто это сделал, Райан. Журнал не пришел по почте, на конверте не было марок. Кто-то взял на себя труд положить его в мой почтовый ящик.
— Это сделал кто-то из твоих поклонников, Инди, с самыми лучшими намерениями — чтобы ты узнала, что за тип этот Алан Келлер.
— Журнал оставили у меня дома, а не в клинике, значит этот человек знает, где я живу, с кем и как. Я тебе рассказывала, что у меня пропало кое-что из белья? Кто-то наверняка входил в мою квартиру, может быть, не один раз, как знать. Туда легко подняться, и с улицы никто не увидит, потому что лестницу скрывает сосна с густой кроной. Аманда рассказала Бобу, а ты знаешь, какой он ревнивый: явился без предупреждения, привел слесаря, и тот поменял замки у папы и у меня. С тех пор ничего не пропадало, но у меня такое ощущение,
Понедельник, 30 января
За те три года, в которые Дениза Уэст посещала Холистическую клинику, она стала любимой пациенткой сразу нескольких практикующих там терапевтов. Вечера понедельника, в дождь и вёдро, она посвящала здоровью и искусству: проходила у Индианы сеанс рэйки, лимфатического дренажа и ароматерапии; Юмико Сато делала ей иглоукалывание, Дэвид Макки скармливал свои гомеопатические пилюли, а в завершение счастливого вечера она брала урок живописи у Матеуша Перейры. Она не пропускала ни единого раза, хотя должна была трястись полтора часа на том же громыхающем грузовике, который доставлял продукты с ее маленькой фермы на уличные лотки. Она выезжала пораньше, потому что припарковать грузовик в Норт-Бич было нелегкой задачей, и всегда привозила целителям души, как она их называла, какую-нибудь прелесть со своей фермы: лимоны, салат, лук, букеты нарциссов, свежие яйца.
Денизе было шестьдесят лет, она уверяла, что еще жива благодаря Холистической клинике, где ей вернули здоровье и оптимизм после несчастного случая, когда она получила переломы в шести местах и сотрясение мозга. В клинике она, убежденная анархистка, выплескивала все свои обиды, как политического, так и социального характера, и получала достаточно позитивной энергии, чтобы поддерживать в себе боевой дух до следующего визита. Целители души относились к ней с огромной нежностью, даже Матеуш Перейра, хотя художества Денизы и приводили его в замешательство. Сам он широкими мазками кричащих красок изображал на огромных холстах страдания живых существ, а Дениза рисовала цыплят и ягнят; она, конечно, жила на ферме, возделывая землю и разводя скот, но такие картинки никак не вязались с ее характером амазонки. Несмотря на различия в стиле, уроки проходили легко и весело. Дениза каждый раз платила ему пятьдесят долларов, которые Перейра принимал с чувством вины, потому что за три года она научилась только грунтовать холст да мыть кисти. На Рождество она дарила картины всем своим друзьям, включая целителей души: у Индианы в гараже отца скопилась изрядная коллекция курочек и овечек, а Юмико принимала подарок обеими руками, кланяясь в пояс, согласно японскому этикету, но потом незаметно избавлялась от полотна. Только Дэвид Макки ценил эту живопись по достоинству и украшал ею стены своего кабинета, ведь он был ветеринаром по специальности, хотя и добился в гомеопатии столь заметных результатов, что все его клиенты принадлежали к человеческому роду, кроме собачки с ревматизмом, которая лечилась также и у Индианы.
Это Райан Миллер и Педро Аларкон в первый раз привели Денизу Уэст в Холистическую клинику и препоручили заботам Индианы в надежде, что та сможет ей помочь. Дениза и Аларкон были близкими друзьями, даже любовниками короткое время, хотя ни тот ни другая об этом не упоминали, делая вид, будто все позабыли. Кости у Денизы срослись после нескольких сложных операций, но колени и бедра оставались слабыми, и не проходило неприятное ощущение, будто в спинной хребет воткнут наконечник копья; это, однако, ничуть не умаляло ее активности, она боролась с болью, горстями глотая аспирин и время от времени прикладываясь к джину. Изнуренная бессонницей, она злилась на весь мир, пока объединенные усилия целителей души и учителя живописи не сотворили чудо, вернув ей радость жизни и веселый нрав, который пленил когда-то Педро Аларкона.
В этот понедельник после сеанса с Индианой Дениза, испустив счастливый вздох, слезла с кушетки, надела вельветовые штаны, рубашку лесоруба и мужские ботинки, которые всегда носила, и решила подождать Райана Миллера: его сеанс был следующим. Благодаря холистическим процедурам она могла подняться на третий этаж, держась за перила в стиле ар-деко, но только не на чердак по корабельному трапу, который туда вел, так что урок живописи проходил в кабинете номер три, который пустовал уже несколько лет. Владелец дома, китаец, так и не смог найти съемщика, потому что двое предыдущих покончили с собой: первый благопристойно повесился, а второй выстрелил себе
Райан Миллер, который приходил к Индиане по понедельникам, нередко после сеанса заходил за Денизой, забирал ее с урока живописи и провожал до грузовика. Ему тоже выпало счастье получать к Рождеству картины маслом, изображающие домашнюю скотину; живопись эта отправлялась на ежегодный аукцион в приют для женщин, пострадавших от насилия, и там оценивалась по достоинству.
Миллер вышел из кабинета Индианы, примиренный с миром и самим собой, душа хранила ее образ, тело до сих пор ощущало прикосновения ее рук. В коридоре он столкнулся с Кэрол Андеруотер, которую несколько раз встречал в клинике.
— Как вы себя чувствуете, мадам? — спросил он из вежливости, хотя заранее знал, каким будет ответ.
— Мой рак при мне, но еще жива, как видите.
После сеанса с Миллером безмятежное спокойствие, в которое погружалась Индиана во время работы, всецело сосредоточиваясь на стремлении излечить, оставило ее: вернулась грусть обманутой любви и смутное, настороженное ощущение, что за ней наблюдают, от которого она никак не могла отделаться. Через несколько часов после того, как она рассталась с возлюбленным в парке, досада прошла, ее сменила боль утраты: никогда еще Индиана так не плакала из-за любви. Она спрашивала себя, как можно было не заметить признаков разлада. Алан имел отсутствующий вид, был озабочен и угнетен, они отдалились друг от друга. Вместо того чтобы выяснить, в чем дело, она решила предоставить ему время и простор для размышлений, даже не подозревая, что причиной всему — другая женщина. Индиана собрала простыни и полотенца, навела порядок в своем кабинетике и, как обычно, сделала пару записей относительно состояния здоровья Денизы Уэст и Райана Миллера.
В этот день настала очередь Кэрол Андеруотер утешать Индиану — что-то новенькое в их дружбе, в которой роль жертвы играла Кэрол. О разрыве с Келлером она узнала в воскресенье: позвонила Индиане, чтобы пригласить ее в кино, заметила, что та чем-то расстроена, и заставила излить душу. Индиана увидела, как Кэрол входит в кабинет, держа корзинку под мышкой, и ее растрогала доброта этой женщины, которая не сегодня завтра умрет и, уж конечно, имеет больше причин впасть в отчаяние, а она, молодая и здоровая, к стыду своему, столько раз теряла терпение, общаясь с больным человеком. Глядя, как Кэрол уселась на стул в приемной — тяжелая юбка, землистого цвета пиджак, платок на голове и корзинка на коленях, — Индиана решила, что, когда закончится курс радиотерапии и больная почувствует себя лучше, надо будет пройтись с ней по магазинам секонд-хэнд и купить ей вместо этого старушечьего наряда что-нибудь более яркое и женственное. Индиана любила такие магазины, считала себя экспертом по части поношенного платья: опытным глазом она тотчас же замечала в груде никчемного тряпья бесценные сокровища, например туфли из змеиной кожи, верх элегантности, а носить их можно без угрызений совести: ни с какой рептилии не сдирали шкуру — туфли были из пластика, сделанные на Тайване.
— Мне так жаль тебя, Индиана. Знаю, ты страдаешь, но скоро сама убедишься, как тебе повезло. Ты достойна гораздо лучшего мужчины, чем Алан Келлер, — проговорила Кэрол.
Голос у нее был прерывистый, ломкий, она говорила шепотом, с судорожными придыханиями, будто ей не хватает воздуха или мешаются мысли: голос глупой блондинки из старого кино в теле балканской крестьянки, как описал это Алан Келлер, увидав ее один-единственный раз, когда все трое встретились в кафе «Россини». Индиане приходилось делать усилие, чтобы разобрать слова; она вслушивалась с плохо скрываемым раздражением — но, вероятно, такая манера говорить связана с болезнью, возможно, у Кэрол повреждены голосовые связки.
— Поверь, Индиана, Келлер не подходит тебе.
— Ах, Кэрол, когда любишь, не думаешь, подходит тебе человек или нет. Мы с Аланом встречались четыре года и были счастливы, по крайней мере, мне так казалось.
— Четыре года — долгий срок. Когда вы думали пожениться?
— Мы об этом не говорили.
— Вот странно! Вы оба свободны.
— Некуда было спешить. Я думала подождать, пока Аманда уедет в университет.
— Почему? Аманда с ним не ладила?
— Аманда не ладит ни с кем из тех, кто встречается со мной или с ее отцом, — она ревнует.