Игра в правосудие
Шрифт:
– Купер Швайгман, – объявил клювастый.
Эмберли насторожилась. Откуда она знает это имя?
Подонок терроризировал какую-то тихоню, вымогая деньги, грозился в случае отказа поджечь ее дом. Нехило! И какое наказание заслуживает этот типчик? Хоть бы варианты предлагали.
Эмберли в Уголовном кодексе тоже не сильна, да и приговоры там слишком однообразные и скучные для игры: тридцать дней общественных работ, три месяца общественных работ, штраф сто долларов, пять лет лишения свободы, десять лет лишения свободы. Что ж ей такое придумать после того, как сама упрекала создателей
Ну… ну… если этот Швайгман угрожал кому-то поджогом, пусть сам испытает нечто подобное, на собственной шкуре узнает, что значит гореть. Как говорится, око за око.
Судья опустила молоток. Эмберли даже толком не понимала: та озвучивает слова, которые девушка в данный момент лихорадочно набирала, или она сама печатает вдогонку словам судьи?
5. Посланник Дикe
Щелкаю зажигалкой, наконец-то вспыхивает маленький огонек. В темноте его оранжевый цвет настолько насыщен, что обжигает своей яркостью. На мгновенье накрываю пламя ладонью. За такой короткий промежуток времени оно не успевает больно ужалить, а лишь обдает теплом.
Огонек пульсирует, то сжимается, то вытягивается, то клонится в сторону. Будто исполняет зачарованный танец, пытается околдовать. Ему хочется втянуть в себя больше жизни, разрастись сначала до костра, потом до пожара, объять пространство, поглотить тьму. Недаром именно пламенем пытались спасти средневековые инквизиторы пропащие души. Но я не инквизитор.
Я не верю ни в бога, ни в дьявола, ни в колдовство. У меня одна путеводная звезда – справедливость, и указывает мне она единственную цель – возмездие. Я не убиваю, я только взимаю плату согласно величине долга и не делаю скидок.
Сжимаю в ладони маленький прямоугольник белого картона, который легко умещается в кармане. На нем едва различимый рисунок – рука правосудия, удерживающая весы с черными и белыми камнями, и надпись – имя. Перечитываю его в очередной раз: «Купер Швайгман». Мера наказания – очищение огнем. Приговор вынесен и обжалованию не подлежит.
Опять щелкаю зажигалкой, подношу к вырвавшемуся из нее язычку пламени картонку. Тот жадно охватывает угол, расползается по нему, превращая белое в черное, забирается все выше. Не выпускаю прямоугольник из руки, пока могу терпеть, переворачиваю его, помогая огню завладеть всем пространством, а потом разжимаю пальцы.
Картон полностью проглочен огнем, вниз летит не записка, а сгусток пламени, ударяется о мерзлую землю, рассыпается искрами и пеплом, в агонии корчится у моих ног, а потом тихо умирает. Последняя искра вспыхивает звездой, отражением одной из тех, что мерцают над головой.
Запрокидываю голову, вглядываюсь с чернильную темноту распростертой надо мной бездны. В ответ небо смотрит на меня сотнями мерцающих глаз. Его взгляд пристрастен, словно на допросе, но я не боюсь его, я чист и открыт перед ним. Я честно выполняю свое дело, ведь я избран самой богиней Дикe, и я не подведу.
Жду. С минуты на минуту приговоренный должен появиться. Не сомневаюсь, что он придет. Я собственными глазами видел, как Купер Швайгман доставал записку из своего школьного шкафчика, как, прочитав, самодовольно ухмылялся и, наверное, уже строил планы, на что потратит деньги, которые получит вечером. Только вот самого главного он не знал: сложенный вчетверо листочек с парой кривовато написанных фраз засунула в его ячейку не перепуганная девчонка.
Туда положил его я. И писал на нем тоже я, даже не стараясь подделать почерк. Откуда Куперу знать, как пишет та, от которой ему нужна лишь скромная сумма, вытребованная методом шантажа? И еще я уверен, что Купера не смутит назначенное место встречи – заброшенное здание на берегу реки. Он и сам любит такие места.
Не знаю точно, для чего было предназначено это строение – может, под какое-то небольшое предприятие, магазин или склад, – но выглядело оно почти достроенным, только окна не застеклены, зато закрыты сколоченными из досок щитами. Щиты как монетки на глазах мертвеца, а сам дом словно монстр Франкенштейна. Его соорудили, но по каким-то неясным причинам так и не удосужились вдохнуть в него жизнь, до этого момента внутри царила одна лишь безраздельная тьма. Но сегодня он узрит яркий свет! Я придам смысл его бездушному существованию, докажу, что дом стоит здесь не зря.
А вот и Купер. Он не крадется, не осторожничает, не боится подвоха – шагает уверенно, самодовольно кривит губы и беззаботно таращится по сторонам, удовлетворяя свое ненасытное любопытство. Возможно, надеется, что встретит свою жертву еще по дороге, и убьет одним выстрелом двух зайцев, ведь тогда ему не придется заходить в пустующее мертвенно-серое здание.
Он останавливается возле закрытой двери, в ожидании топчется на месте – кажется, начинает волноваться. Поэтому оглядывается по сторонам, недовольно морщится и нерешительно тянется к петле для навесного замка. Ручки на двери нет, а ведь нужно за что-то потянуть, чтобы ее открыть.
Дверь поддается неохотно, ржавые петли мучительно скрипят. Купер заходит внутрь, оставляя ее открытой. Страшно? Бойся, мой мальчик! Я выжидаю несколько секунд, когда он пройдет подальше, вглубь, и только тогда отправляюсь следом. Продвигаюсь неслышно, ощущая себя его тенью.
Наружный электрический свет проникает в помещение сквозь широкие щели между досок. Толком ничего не разглядишь, и все-таки его хватает, чтобы сколько-нибудь сориентироваться: обогнуть шаткие балки в проходе, не наступить на строительный мусор, который валяется под ногами, спрятаться за бетонным выступом у противоположной стены. Купера я не вижу, но слышу его неосторожные передвижения – шаркающие шаги, раздраженное бормотание.
Он запинается за что-то, разражается грязной руганью, а потом орет:
– Эй, Филлипс! Ты где? Какого дьявола? Я не в прятки пришел играть! Тащи свою задницу сюда и гони деньги! А то смотри, накину процентов.
Дом отвечает ему гулким эхом, отзвуки напоминают сдавленный смех. Провидение тайно потешается над происходящим: оно-то, в отличие от Швайгмана, знает правила начавшейся игры.
Нет, это вовсе не прятки. Скорее старинные английские салки, когда, чтобы попасть с одной стороны поля на другую – из прошлого в будущее, – приходится пройти через ад.