Игра
Шрифт:
Аббатису залила волна сочувствия к юной подопечной. Она мягко сказала:
Если бы твой отец в тебе нуждался, он бы послал за тобой, милая.
Аббатиса не представляла себе, что еще она может сказать или сделать. Глубоко озабоченная, она в раздумье перебирала четки. Если Катарина должна узнать правду, то сейчас самое время ей все сказать. Но все же она решилась обмануть девушку, для ее же собственного блага. Тут у аббатисы не было выбора — либо обмануть, либо предоставить Катарину самой себе, беззащитную и без всяких средств к существованию. Это было несправедливо и тогда и сейчас — держать ее в неведении. Но сейчас больше, чем когда-либо, аббатиса
Я провела здесь пять с половиной лет, — умоляюще сказала Катарина, — и когда приехала, всегда думала, что через год или два вернусь домой. Прошу вас, я должна уехать. Я знаю, что как только окажусь дома, все будет хорошо, что отец сразу же займется моими делами. — Она взглянула аббатисе прямо в глаза. — Я могла бы вернуться с Джулией. Такого удобного случая больше никогда не будет.
Аббатиса посмотрела на свою прелестную, умную и необычайно упрямую подопечную.
Многим я посоветовала бы ввериться Господу, — медленно сказала она, и они последовали бы моему совету. Но только не ты.
Если вы прикажете остаться, — негромко произнесла Катарина, — я могу вас послушаться.
И аббатиса решилась. Не потому, что Катарина столько лет была несчастлива, а ей больно было видеть одну из своих воспитанниц в таком отчаянии. И не потому, что если вообще женщина предназначена для жизни в миру, то Катарина именно такая женщина. А потому, что она ясно осознала, что Катарина имеет в виду. Она достаточно хорошо знала свою подопечную. Если она не разрешит ей уехать, то Катарина просто сбежит. От одной этой мысли аббатиса пришла в ужас. Такой женщине, как Катарина, странствовать в одиночку, без защиты — не приведи Господь! Это наверняка кончится ужасно — она даже может оказаться наложницей в гареме какого-нибудь богатого турка. На мгновение их взгляды встретились. Ясно, что Катарина не послушается ее запрета. Выходит, лучше и безопаснее будет разрешить ей уехать.
Я позволю тебе уехать, Катарина, — со вздохом сказала она. — Но я обязана тебя предупредить. Мир за этими стенами совсем не таков, каким кажется. Дома тебя может ждать серьезное разочарование. Твой отец даже может отправить тебя обратно.
Спасибо, мать-настоятельница! — Катарина расплылась в улыбке, не обращая внимания на почти откровенное предостережение. — Спасибо за вашу заботу, но он не отошлет меня, можете мне поверить. — Она порывисто обняла аббатису.
Ладно, ладно, — сказала та.
Сияющая Катарина снова поблагодарила ее. Когда она вышла, настоятельница вернулась к столу, взяла гусиное перо и обмакнула его в чернильницу. Улыбка на ее лице сменилась озабоченностью. Она была слишком мягкосердечна. Ей следовало ответить своей подопечной отказом. Но тогда Катарина сбежала бы, а этого аббатиса не могла допустить. Монастырь — не тюрьма, а окружающий мир вряд ли можно было считать безопасным местом.
Аббатису била дрожь. Еще не поздно сказать Катарине долю правды — или даже всю правду. Но только… нет, но это она не могла решиться. Подобно марионетке, она должна выполнять волю своих собственных хозяев. И ввериться высочайшей воле.
Аббатиса склонилась над пергаментом и принялась писать, очень старательно выбирая выражения, подробно разъясняя, что только что произошло и что собирается сделать Катарина.
Опекун Джулии прислал шесть человек, которые должны были сопровождать ее домой, и вместе с ними короткое письмо. Ричард
Это не имело значения. Имело значение лишь то, что она наконец-то едет домой. В последний месяц время тянулось так медленно, что впору было взбеситься. Катарине не терпелось ступить на плодородную землю Южной Ирландии. Она не могла дождаться того момента, когда увидит свой дом, замок Эскетон — каменную крепость, построенную сотню лет назад на реке Дил.
Монастырь располагался на расстоянии в полдня пути от Шербура, где путешественников ждало небольшое судно, на котором они собирались пересечь Ла-Манш. Дорога на Шербур не была оживленной, и часы тянулись очень медленно. Ближе к полудню монотонность этой короткой поездки была нарушена: их обогнала труппа странствующих актеров. Один из них, красивый смуглый брюнет, развязный и довольно наглый, не сводил глаз с Катарины. Он назойливо пытался развлечь ее, не обращая внимания на ее равнодушие. Катарина делала вид, что не замечает его, но все же его интерес к ней доставлял удовольствие и льстил ей. В конце концов он разыграл безутешное горе, продемонстрировав незаурядные актерские способности, взмахнул шляпой с пером и вместе с труппой проехал дальше.
Девушки со своим эскортом добрались до порта и без задержки погрузились на корабль. Распоряжавшийся всем сэр Уильям Редвуд посоветовал им оставаться в каюте, пока не пересекут Ла-Манш. Он сообщил, что они отчалят следующим утром, как только рассветет, и при благоприятном ветре к вечеру или самое позднее на заре следующего дня доберутся до Дувра. Джулия очень мило поблагодарила его, и девушки остались одни в своей каюте.
Катарина стояла у иллюминатора, глядя на темную воду залива. На порт спускались сумерки. Нерешительно сверкнула первая звездочка. Девушка вздрагивала от возбуждения. Домой. Раньше это был только сон. Вскоре он станет реальностью. Теперь все начнется заново и ее ждет счастливое — в этом она была твердо уверена — будущее.
Крепко спавшая Катарина вдруг с легким криком уселась на постели. Ей снились весенние лужайки в Мюнстере. Во сне Хью был жив, а она была его молодой женой. Она встряхнула головой, чтобы отогнать дурацкий сон, и увидела, как сквозь иллюминатор в каюту струится яркий солнечный свет. Судя по всему, солнце давно взошло и они уже были в море, но ни она, ни Джулия этого не заметили. Катарина ощутила раздражение и легкое беспокойство. Почему она так внезапно проснулась? И что означает доносившийся сверху непонятный скрип?
И тут раздался звук, которого она никогда не слышала, — оглушительный грохот. Ей не требовалось объяснять, что это такое, она вдруг поняла: пушка.
Сердце Катарины, казалось, перестало биться. Она принялась возносить молитву Господу и Деве Марии, чтобы все это оказалось продолжением ее сна. Но грохот раздался снова, ближе и громче, и она поняла — о Боже! — это не сон.
Боже мой, на нас напали! Джулия!
Джулия вскочила на постели. Катарина бросилась к иллюминатору, но ничего не увидела, кроме невероятно яркого зимнего солнца, повисшего над безбрежным, поразительно спокойным серым морем. Если бывают дни с безупречной погодой, то этот оказался именно таким.