Игра
Шрифт:
Кхуши взяла себя в руки и, повернувшись ко мне, продолжила, словно не было предыдущих слов, словно не висело между нами грозовое облако недоверия.
– А нет – потому что мне очень понравилось делать то, что я делала. Пока я работала, я влюбилась в коллекцию Тери, влюбилась в свои описания. Мне жалко расставаться с ней, с ними.
Кхуши не вкладывала эмоций в свои слова, хотя я и понимал, что она говорит правду, но прозвучавшее ранее внесло в сказанное фальшивую ноту, которая своим звучанием перебивала её радость и вдохновение.
– Что-то еще, Арнав? – отстранённость жены нарастала, и я ничего не мог с этим поделать.
– Почему Кхуши Кумари Гупта? Ты не хотела пользоваться моим именем? Хотела достичь всего сама? – я с трудом собирал мысли, озвучивая вопрос, ответ на который уже не имел никакого значения. Не имел, пока не прозвучал ответ, не тот, который
– Временная жена, Арнав, – помолчав буквально с полминуты, как будто выжидая для приличия время на официальном приёме, она закончила прохладно, – я пойду спать, день был тяжёлым, – и ушла, не дожидаясь моей реакции на свои слова. А я остался один… задыхаться от нестерпимой жажды и невозможности всё изменить…
Осознание того, что я должен сделать, словно сняло с меня невидимые оковы и я догнал Кхуши уже у лестницы, хватая за запястье, разворачивая, и практически швыряя в свои объятия. Коса, ничем не удерживаемая, распустилась и я с наслаждением зарылся во влажные волосы.
– Ты не временная жена, Кхуши. Поняла? – тряхнул её за плечи, требуя понять, поверить. – Не временная. Ты навсегда моя. Что бы ни произошло дальше, что бы ни случилось в прошлом, ты – моя жена, – говорил почти по слогам, стараясь уничтожить этим знанием её сомнения, а может, и свои? Замер, не дыша, ожидая ответной реакции. Она смотрела на меня, просто смотрела, но с каждой исчезающей секундой, её взгляд из пустого становился всё более живым, осмысленным, радостным… счастливым?
Путаясь в её эмоциях, схлестнувшихся с моими, послав к чёрту все препятствия, я подхватил жену на руки и ступил на лестницу. У нас впереди целая ночь наедине, последняя ночь наедине, и я больше не собирался неосторожными разговорами уничтожать своё… наше счастье…
====== Глава 55. Возвращение в Шантиван. ======
Кхуши.
…Позади осталась упоительная ночь, полная тихой неги и яркой любви, в домике над озером Комо, в домике, так похожем на наше английское счастье. Позади остались шумные проводы в аэропорту. Когда я увидела, что провожать нас приехала вся моя итальянская семья – Тери с девочками, Дрэго с Росиной и даже Джонатан, я расплакалась. Шумные, тёплые прощания, суетливые благодарности, обещания, приглашения. Куча подарков на память. Почему то врезавшаяся в память картина, как Джонатан, с вызовом взглянув на сжавшего руку в кулак Арнава, преподнёс мне очередную, идентичную ранее подаренным, чайную розу, которую уже привычно втихушку утащила Мона, тут же спрятав ее в мини-клатче, шикнув на возмутившуюся было произволом сестру.
…и врезавшийся в память, впитанный сердцем прощальный шёпот Тери мне на ухо, перед тем, как Арнав увлёк меня в здание аэропорта, – он любит тебя...
Я плакала, не сдерживаясь, не зная, увижу ли когда-нибудь жизнерадостных и открытых людей, ставших на такое тяжёлое для меня время моей семьёй, ничего не выспрашивая, но во всём поддерживая малознакомого им человека.
…Позади остался долгий перелёт, который мы, измученные бессонной ночью и предыдущими насыщенными днями, просто проспали, проснувшись лишь затем, чтобы перекусить, и снова уснуть. Из-за этого прибытие в Дели, гостеприимно оглушившим звуками родной речи, оказалось таким резким, сумбурным, суетливым. Я безотчётно жалась к мужу, даже не пытаясь скрыть тревогу, нараставшую в моём сердце. В груди глухо стучало сердце, повторяя монотонным речитативом – всё закончилось, закончилось. И справиться с пугающей действительностью никак не получалось. Мы почти не говорили, но, казалось, нас невозможно оторвать друг от друга. Наплевав на приличия, Арнав прижимал меня к себе; не отпускал моей руки, пока оформлялись необходимые документы, пока шли к машине, возле которой, приветствуя, склонился в поклоне Мохан. Казалось, мы слились, стали одним целым, остро предчувствуя, что так, как было там, на другой земле, тут, на родине, уже не будет. Будет иначе, но как? Я оказалась совершенно не готова к этому. Даже в машине Арнав не выпускал моей руки, бездумно поглаживая мои пальцы, ладонь, глядя в окно ничего не видящим взглядом. Говорить не хотелось, мы оба готовились предстать перед семьёй, перед Шантиваном. Мы уезжали почти чужими людьми, а возвращались… Кем мы возвращались? Семьёй? Я плотнее прижалась к мужу, прикрыла глаза, желая насладиться сполна близким теплом любимого человека, отгоняя смутные предчувствия конечности нашего счастья.
Автомобиль плавно затормозил, и я с неохотой отстранилась от Арнава. Шантиван. Величественное строение грозно возвышалось, подавляя, наращивая
Громкий звон разнёсся по Шантивану. Я почему-то начала отсчитывать про себя секунды. В обратном порядке. Десять, девять… уши закладывает от грохота сердца… шесть, пять… я отчаянно цепляюсь за Арнава, но тут же расслабляю руку… два… Арнав сжал мою руку. Сердце словно замедлило биение… один. Дверь распахнулась, являя Анджали, лицо которой расплылось в счастливой улыбке, едва она увидела своего брата. Ну и меня.
– Чоте! – визг Анджали перекрыл эхо еще стоявшего в ушах звона. Она набросилась на Арнава, который раскрыл объятия, прижимая к груди сестру, животик которой уже стал настолько большим, что делать это пришлось на расстоянии.
– Кхуши! – вдоволь наобнимав брата, сестра переключилась на меня, что-то восклицая счастливым голоском про то, как я похорошела, и тут же сетуя, что похудела. Потом резко выпустила меня из объятий, и, крикнув на весь Шантиван – они вернулись! – наклонилась за подносом, собираясь провести приветственную молитву.
Я заторможено улыбалась, чувствуя какую-то отстранённость от происходящего. Что-то говорила, выражая не чувствуемую радость встречи. Когда Анджали посыпала зёрнышками риса меня и покорно замершего Арнава, завершая молитву, в холле уже собрались шумные домочадцы. Нас подхватили под руки, и, словно шумливым говорливым течением реки двух безвольных щепок, внесли в гостиную. Суета нарастала, нарастало и моё напряжение.
Бабушка звала Ом пракаша, требуя сервировать чай. Тётя выпытывала у Арнава, периодически эмоционально приговаривая «хелло, хай – бай, бай», какие подарки он ей привёз. Акаш порывался не то узнать подробности контракта с Тери, не то что-то рассказать. Дядя благоразумно присел на диван, с мягкой улыбкой наблюдая за суматохой. Не было Паяль, не было и Шьяма… И если по сестре я скучала, то, увидев отсутствие ненавистного человека, облегчённо выдохнула, перехватив пристальный взгляд Арнава. Он что-то рассказывал Анджали, но при этом так испытующе смотрел на меня, что я поёжилась, чувствуя пронзивший сердце холод. Почему он так на меня смотрит?..
Шантиван, словно злая, старая колдунья высасывал из меня силы, лишая энергии, и я отвела взгляд, не в силах выносить холодный ветер, наполненный ранящим ледяным крошевом, веявший от мужа. Улыбнулась Акашу, который, поняв, что к брату его пока не подпустят соскучившиеся женщины, требующие ответить на кучу вопросов, одновременно вываливая не меньшую кучу малозначимых новостей, подошёл ко мне с вопросом – как долетели. Я ответила, спросив о единственном, что меня волновало – где Паяль. Впрочем, я догадалась еще до того, как он ответил. Паяль навещала родителей. Но услышанное дальше словно выдернуло меня из состояния бесчувствия, куда усердно загонял меня Шантиван, – папа только сегодня вернулся с лечения, и к нему частично вернулась подвижность – он мог двигать руками, и речь – отдельные слова уже формулировались в предложения, и его хорошо понимали. Слёзы радости, облегчения выступили на глазах. Я, услышав только, что клинику нашёл Арнав и он же оплатил лечение, едва найдя в себе силы поблагодарить Акаша, и получить разрешение нани пройти в комнату, взбежала по лестнице, почти влетая в комнату Арнава. Застыла посреди комнаты, закусив губу, сдерживая плач. Арнав… папа… он даже не сказал мне, что помог моему отцу. Благодарность и грусть затопили меня, выплёскиваясь наружу горячими слезами. Я так хотела сейчас обнять мужа, прижаться к нему, спрятать лицо у него на груди, почувствовать его тепло. Поблагодарить. Но теперь он больше не принадлежал мне, как это было в Лондоне, как это было во Фьезоле, как это было в Милане. Теперь он принадлежал им – своей семье, которая словно и не заметила моего ухода. Нежеланная, прощённая, но так и не принятая до конца невестка семьи Райзада.