Играя в любовь

Ромейн Тереза

Киркпатрик подарил ей Флоренс – лошадь гнедой масти с белой отметиной, которая до сих пор стояла в конюшне без дела. Джейн поручила ее заботам конюха, потому что не умела ездить верхом, но приходила проведать свое сокровище каждый день, чтобы погладить по морде или покормить хлебом.

«Когда-нибудь, – шептала Джейн лошади, тепло дышавшей ей в руки, – мы с тобой поскачем далеко-далеко».

Флоренс встряхивала гривой и принималась жевать сено, а Джейн улыбалась, убедившись, что лошадь довольна своим ужином.

Наверное, стоило попросить

Киркпатрика подыскать для нее тренера по верховой езде, хотя лучше бы он догадался об этом сам.

Эдмунд сдержал все обещания, данные в тот вечер в маленькой гостиной лорда Шерингбрука. Джейн прекрасно отдавала себе отчет в том, что муж готов положить к ее ногам все, чего бы она ни попросила, но ни на йоту больше.

Когда барон делал предложение, ей и в голову не могло прийти просить его о совместном времяпрепровождении. Любовь не была условием их брачного договора. Такая мелочь, как чувства, не играла роли. Он обещал попытаться сделать ее счастливой, всего лишь попытаться, а не преуспеть. Она же не настояла. Какой глупый просчет.

Каждый день после завтрака Киркпатрик скрывался в своем кабинете, маленькой комнате, куда Джейн еще ни разу не входила. Строго говоря, он ей не запрещал, но она сама не решалась переступать порог его владений: чего доброго, еще выдворит в коридор. Стоило ли подвергать себя унижению?

Таким образом, первые дни семейной жизни Джейн проводила в одиночестве. Вместо того чтобы ближе узнавать супруга или придумывать смешные нежные прозвища, как это делают все новобрачные, она знакомилась с домом и запоминала имена слуг.

Потом юная баронесса увлеклась продумыванием меню и выбором блюд. Еда здесь всегда и выглядела, и была приготовлена великолепно, но, к сожалению, никто в доме не отличался хорошим аппетитом.

Дни сменяли друг друга, и Джейн все чаще ощущала, как превращается в леди Киркпатрик – спокойную элегантную даму, какой никогда себя прежде не представляла. Перемены не были неприятными, просто неожиданными, как часть сделки, заключенной в день помолвки. И если ее муж педантичен в исполнении всех своих обещаний, то ей оставалось лишь следовать его примеру.

Дни были похожи один на другой, но стоило солнцу скрыться за горизонтом, уступая время ночи, как царившая в доме тишина становилась глубокой и безмятежной, слуги исчезали в своих комнатах, и дом погружался в молчание. Только в это время Киркпатрик мог позволить себе отбросить приличия и наконец не думать о правилах этикета.

Каждую ночь раздавался стук в дверь, соединяющую их спальни, он входил в комнату Джейн и, не тратя времени на разговоры, раздевался и садился подле нее на постель.

Каждый раз она пыталась сгладить впечатление от первой брачной ночи, хотела быть грубой и непристойной, всеми силами стараясь доказать ему свое безразличие. Пускай его сердце закрыто, довольно и близости их тел. Ей хотелось прижать его к кровати и быстро завершить начатое, чтобы скорее погрузиться в блаженное забытье, но Киркпатрик не позволял. Ночь за ночью он был столь безупречно

вежлив, что в конце концов его ласки стали пресными и обыденными.

– Позволь мне, – говорил Киркпатрик мягко, но уверенно сжимая ее руки, не позволяя обнимать его или притягивать к себе ближе.

Все происходило по отточенному до мелочей сценарию: сначала он руками доводил ее до пика наслаждения, затем, не переставая гладить нежную кожу, погружался в нее и медленно начинал двигаться, а как только достигал цели, сразу же отстранялся.

Процесс был довольно приятным, но потом Джейн всегда испытывала глубокое чувство вины, словно навеки запятнала себя признанием в любви, чем нарушила их контракт и теперь Эдмунд не мог и не хотел иметь дел с ней, такой ненадежной.

Джейн начинала жалеть, что согласилась выйти за него замуж, что села за карточный стол в гостиной лорда Шерингбрука, поставив на кон свою независимость.

Иногда… Но разве может человек, никогда по-настоящему не принадлежавший себе, жалеть об утраченной свободе? Независимость была лишь мечтой, такой же заветной, как и сам Киркпатрик. Хотя Джейн часто корила себя за слабость, но в глубине души знала, что вышла бы за Киркпатрика на любых условиях, лишь бы делить с ним эти короткие мгновения ночи.

В день бала Джейн вошла в гостиную графини Аллингем под руку с мужем. Пока они стояли в веренице пар, желавших засвидетельствовать свое почтение хозяевам, Джейн внимательно наблюдала за присутствующими дамами. Следуя примеру окружающих, она легко опустила кончики пальцев на рукав Киркпатрика, стараясь удерживать дистанцию, чтобы ненароком не попортить их дорогие наряды.

Когда подошла их очередь, Джейн сдержанно поприветствовала хозяев бала легким кивком, точь-в-точь как это сделала дама предшествующей пары.

– Граф. Графиня. Как поживаете?

Лорд Аллингем удивленно кашлянул, а его супруга и вовсе широко распахнула глаза. Джейн сразу поняла, что совершила непростительный промах.

Коротко кивнув, Киркпатрик поспешил отвести супругу в сторону, крепко придерживая за локоть, после того как дворецкий объявил их имена всему залу.

Торопясь смешаться с гостями, надеясь затеряться в толпе, Киркпатрик тащил за собой Джейн, когда кто-то толкнул ее в бок, а затем чей-то тяжелый сапог наступил на ногу. Она было остановилась, но Киркпатрик стремительно шел вперед, увлекая и ее. Тогда Джейн вырвала руку и буркнула сквозь стиснутые зубы:

– Подожди.

Осмотревшись, она заметила неподалеку от ярко освещенной комнаты укромную нишу, которую занимала пальма, и решила немного потеснить растение.

Киркпатрик, немало озадаченный, проследовал за ней:

– Все в порядке, Джейн? Не желаешь присоединиться к танцующим?

Умей она танцевать, согласилась бы с превеликой радостью, но обнищавшую кузину лорда Хавьера никогда не готовили к выходу в высший свет и, уж конечно, не обучали танцам.

– Не сейчас, Киркпатрик. Может, скажешь наконец, что я сделала не так?