Играющая в Го
Шрифт:
Он открывает дверь. В центре комнаты, в очаге горит огонь, в бронзовом тазу разогревают металлические прутья. Жара стоит невыносимая. Два палача с волосатыми руками выливают ведро воды на обнаженную женщину. К ней склоняется переводчик.
– Говори! – кричит он по-китайски. – Если все скажешь, императорская армия пощадит твою жизнь.
Она стонет, шепчет срывающимся от боли голосом:
– Проклятые японские собаки…
– Что она говорит? – спрашивает лейтенант Ока.
– Она оскорбляет господ императорских офицеров.
– Скажи, что ее товарищи во всем сознались. Только она не желает сотрудничать. К чему упираться?
Женщина съеживается. Я вижу, как дрожит ее окровавленная спина с заломленными назад руками.
Лейтенант наносит ей жестокий удар ногой. Она опрокидывается на бок, поворачивает к нам распухшее посиневшее лицо.
Придавив ей лицо сапогом, лейтенант улыбается:
– Скажи, что, если она не заговорит, я засуну ей в задницу раскаленную кочергу.
Китаец спешит перевести его слова несчастной. Она перестает стонать. Все смотрят на полумертвое тело женщины. Лейтенант делает знак переводчику, хватает ручку и листок бумаги. Внезапно женщина выпрямляется и начинает вопить, как вырвавшаяся из ада фурия:
– Убей меня! Убей меня! Все вы прокляты…
Лейтенант не ждет перевода – смысл сказанного понятен ему без слов. По его знаку палачи бросаются на женщину, удерживая ее за плечи. Лейтенант берет раскаленную докрасна кочергу.
Узница заходится в крике, от ее тела поднимается зловонный дым. Я отворачиваюсь. Лейтенант бросает кочергу в таз и смотрит на меня, загадочно улыбаясь.
– Перерыв. Мы продолжим позднее.
Он увлекает меня в другие камеры, со скрупулезной точностью исследователя объясняет во всех подробностях назначение крючков, хлыстов, палок, иголок, кипящего масла и перечной воды. Мы заходим в его кабинет, и он предлагает мне стаканчик сакэ.
– Прошу меня извинить, я никогда не пью среди дня.
Он хохочет.
– Любая тюрьма похожа на королевство со своими собственными законами. Сакэ заставляет мозг работать активнее, будоражит воображение, помогает бороться с усталостью.
Я прощаюсь под предлогом срочной встречи. На пороге он спрашивает:
– Надеюсь, вы в скором времени посетите нас снова?
Я молча киваю.
У себя в кабинете я составляю рапорт для капитана Накамуры, в котором расхваливаю работу лейтенанта Оки: «Этот человек работает очень тщательно и дотошно. Он всей душой предан императору. Следует дать ему полную свободу и позволить выполнять его обязанности с помощью надежных подчиненных. Человек извне может только нарушить налаженный ход допросов. Прошу вас, господин капитан, больше не посылать меня с проверками в тюрьму. Сегодняшний визит еще больше укрепил мою убежденность в том, что нельзя попадаться живым в руки врагов».
Три дня спустя солдат передает мне послание от Оки: лейтенант хочет переговорить со мной по важному делу. Я немедленно отправляюсь на встречу. Несмотря на жару, лейтенант вырядился в новенький мундир и сверкающие на солнце сапоги. Он приветствует меня улыбкой:
– У меня для вас хорошая новость. Человек, которого вы видели во дворе, заговорил. Во время последней облавы мы арестовали пятнадцатилетнего мальчишку. Его допрос состоится сегодня ночью. Хотите присутствовать?
При слове «допрос» у меня к горлу подступает дурнота. Я произношу несколько лестных слов в адрес переводчика лейтенанта и объясняю, что в моем присутствии нет никакого смысла.
Он невозмутимо смотрит мне прямо в глаза и продолжает настаивать:
– Вы действительно не хотите поучаствовать? Жаль. Мальчишка очень мил, и я уже отобрал несколько крепких парней, которые заставят его говорить всю ночь. Это будет великолепно.
Температура в этот день достигает тридцати пяти градусов в тени, но от слов лейтенанта по моему телу пробегает ледяная дрожь. Я несвязно бормочу, что подобное зрелище меня не занимает.
Он удивлен:
– Я думал, вы любите такие вещи.
– Лейтенант, ваша миссия чрезвычайно сложна и важна для экспансии Японии и прославления императора. Я не хочу отвлекать вас. Позвольте отклонить ваше столь любезное приглашение.
По лицу моего собеседника пробегает тень разочарования. Он с грустью смотрит на меня. Лейтенант Ока так идеально выбрит, что его маленькие усики могут в любой момент вспорхнуть с верхней губы и улететь.
– Ну же, лейтенант, – говорю я, похлопав его по плечу. – Возвращайтесь к работе. От нее зависит слава империи.
57
Всю неделю я поджидала Миня на перекрестке.
Бродя вечерами по академическому бульвару, тщетно надеялась увидеть знакомое лицо.
Нахожу адрес, который дала мне Тан. Перед ветхим домом в рабочем квартале с криками носятся ребятишки. Старая женщина устало выбивает простыни.
Появляется соседка.
– Я должна вернуть книгу Тан.
– Ее арестовали.
По городу расползается ужас. Японцы решили бросить в тюрьму всех несогласных с режимом. Я удивляюсь, что меня до сих пор не арестовали. Ночами прислушиваюсь к мерному топоту солдат, к лаю собак и боюсь услышать глухой стук кулака в нашу дверь. Молчание еще страшнее шума и смятения. Я смотрю на потолок, окидываю взглядом туалетный столик с зеркалом в голубой шелковой раме, письменный стол, букет роз в вазе. Все это могут сломать, раздавить, сжечь. Наш дом, подобно дому Цзина, превратится в обугленный скелет.
Я снова вспоминаю последнюю встречу с Минем на улице. Когда он догнал меня в тот день, волосы у него растрепались, он задыхался от бега и не знал, что его ждет тюрьма. Он тогда сказал: «Цзин влюблен в тебя. Он только что мне признался… Тебе придется выбирать между нами…» Я почувствовала раздражение. Его слова оскорбили мою гордость. «Не будем устраивать сцену», – так я ответила Миню, и это были последние слова, которые он от меня услышал.
Цзина мне не хватает так же сильно. Сегодня его дурной характер и резкие манеры кажутся мне невероятно привлекательными. Как их спасти? Как связаться с сопротивлением? Как добиться разрешения на посещение тюрьмы? На несчастье моих друзей, они родились в богатых семьях. Разница между собственной уютной спальней и темной сырой камерой должна быть просто невыносимой. Они наверняка заболеют. Говорят, тюремщиков можно умаслить деньгами. Я готова отдать все.