Игрок
Шрифт:
— Как вас зовут? — спрашиваю.
— Опять забыли? — настораживается она.
— Нет, доктор Елисеева, я пытаюсь выпытать ваше имя. Если вы его и сообщали, то так давно, что я не запомнил.
— Жен. — Как странно.
— Жен?
— Жен.
— Евгения?
— Нас с вами даром что еще не припаяли друг к другу, поэтому, думаю,
— Но все-таки Евгения?
Она начинает смеяться. И я бы тоже улыбнулся, но это невозможно, пока мне не сделали пластику…
— Александровна, — утрированно серьезно сообщает она.
— Жен Санна, значит, — хочется улыбнуться, но снова ничего не выходит.
— Она самая.
— А почему Жен, не Женя?
— Потому что для иностранного уха ближе. Мы несколько лет жили за границей.
А она все больше и больше подогревает мое любопытство. Сама вся загадочная, так я ее еще и не вижу…
— Может быть, поспите?
— По-вашему я не выспался? Или уже успел утомить вас болтовней?
— Ни то, ни другое. Просто… я бы на вашем месте предпочла поспать. Навряд ли вы высыпаетесь в обычной жизни. А восстановление во время сна идет лучше всего.
— Только подойдите ко мне со шприцом, полным снотворного — и я ударю вас гипсом единственной не привязанной руки.
— Зря вы так опрометчиво. Завтра его могут снять, а если ударите меня — рискуете снова повредить руку, — доверительно шепчет она, наклонившись.
Это лучшая новость за последнее время. Я не вру. Мой мир весьма скуден, реальность состоит из звуков, запахов и девушки, которой отведена незавидная роль аниматора для пострадавшего мецената. Но я счастлив. Не будь ее, я бы, наверное, выпрыгнул из гипса и полез на стенку. Куда там! Во всей больнице только три человека знают, кто я такой. И двое из них слишком заняты, чтобы развлекать пусть даже и Кирилла Харитонова.
— Расскажите о себе.
— Мне двадцать шесть, я нейрохирургический ординатор.
— Это я уже слышал.
— А что вы не слышали?
— Я уже много всего слышал, но не видел. Как вы выглядите?
— А как вы думаете?
— Представляю вас как тринадцать из Хауса.
— Удивительные глаза и неизлечимое заболевание. Отличный выбор, — присвистнув, удивляется она. — Предлагаю вам так думать и дальше.
— Не хочу. Шатенки такие ароматы не носят.
— Что? — кажется, смущается девушка.
— Либо это
— Но я не пользуюсь духами на работу. У многих на них аллергия и… думаю, вы что-то путаете.
— Тогда смените их на что-нибудь более дешевое. Вероятнее всего, утром вы духами не пользовались, но едва уловимый след остался. Может, из-за шарфа или другой одежды. Так вы ответите на мой вопрос? Не станете мучить?
— Я… брюнетка, — осторожно отвечает доктор.
— Стало быть, я все-таки угадал. — В груди разливается удовлетворение. Пусть я не стал на шаг ближе к зрению, но свою хваленую проницательность не утратил. — А еще?
В этот миг открывается дверь, и в палату въезжает тележка с едой. Позвякивание тарелок выдает. Ну вот, ушла от ответственности. А я уж было подумал, что достаточно ее смутил, чтобы вытянуть все подробности… Обидно. Так и придется собирать картинку по крупицам.
— Ну как дела у нашего Счастливчика? — спрашивает сестра.
Жен говорит, что у меня даже в карте записано именно это имя. Сама она так меня не зовет никогда, а ведь это было бы безопаснее. Я предлагал, но она недовольно пробурчала что-то в ответ и продолжила называть Кириллом. С другой стороны, ну Кирилл и Кирилл, не Харитонов же. Мало ли у меня тезок на свете.
— Как только поем — станет стократ лучше, — отшучиваюсь.
— Тогда держите! — говорит сестра и ставит тарелку на тумбочку.
Слепо смотрю туда, где угадываю медсестру. Ее голос для меня бесцветен: ничего не проясняет. Просто женщина. Ни возраста, ни цвета волос, ни даже национальности. И духами она не пользуется — то есть сейчас она для меня никто. Я ничего о ней не знаю и не отличу в толпе. Чертовски неловкое чувство.
Знаете, в прошлом году я купил новую квартиру с одним из лучших питерских видов… Это запредельно иронично. Никогда не ценил такую обыденную вещь, как зрение, а теперь вдруг понял, насколько это много. Сколько же важного мы не замечаем…
— Жен, ты его покормишь? Сегодня все заняты на опер… — запинается медсестра, лишний раз подтверждая мои догадки. — На операциях. У нас крупное ДТП, ты, наверное, в курсе.
— Я в курсе, — ровно отвечает моя сиделка. — Конечно. Не переживай.
— Ну… я пойду, — словно бы оправдываясь, говорит она.
Стук каблуков. Хлопок двери. В наступившей тишине доктор осторожно подходит к тумбочке, берет тарелку, садится на кровать рядом со мной и подкладывает несколько подушек под спину. Она молчит. Уверен, это из-за упоминания об операциях. Если о самой себе она говорить просто не любит, то ее наказание — совсем другое. Болезненное. Окруженное непробиваемой стеной. И несколько первых ложек почти пустого бульона я проглатываю, не произнося ни слова. Даю ей время чуть остыть, чтобы потом в очередной раз пойти на штурм: