Игрок
Шрифт:
— Вы видели меня в худшем состоянии из возможных. Изломанного, побитого камнями. Почему о своей беде не рассказываете? Кажется, мы с вами уже поговорили обо всем, кроме этого.
— Худшее состояние? Значит, вы так думаете о случившемся? Может, то был худший день вашей жизни, но с состоянием у вас все отлично.
— Как же вы мастерски уходите от ответа! Просто поразительно. Да по вам политика плачет, талант в землю закапываете…
Хмыкнув, она весьма бесцеремонно запихивает мне в рот следующую ложку, не позволяя продолжить.
— Ешьте, пока не наговорили новых гадостей. Я и в хирургии неплоха, чтоб вы знали.
— Охотно бы посмотрел на вас в операционной. Ах ты ж черт, вот только я слеп, а вы разжалованы до сиделки.
— И все это временно, — усмехнувшись, говорит она.
— Вы считаете мое беспокойство глупостью. Это хорошо. Но, кстати, политики тоже много всего обещают, а потом идут на попятный, — поддеваю ее. И зря: меня снова затыкают ложкой, причем на этот раз молча. А бульон, кстати сказать, просто отвратительный!
— Господи, из чего это вообще готовится?
— Из надежды на скорый выход из больничных стен ради нормальной пищи, — даже не пытается приукрасить действительность доктор.
— Дьявол, какие умные пошли врачи. Пишут диагнозы — не разберешь, едой кормят такой, что и без ног поспешишь из больницы убраться…
— Не бойтесь, вам вливают достаточное количество…
— Капельницы. Это такой же суррогат нормальной пище, как обоняние зрению.
— Вы когда-нибудь перестаете ныть? — спрашивает она, звякая ложкой по дну тарелки. — Пока вы жаловались, суп остыть успел.
— Почитайте мне.
— Что почитать?
— Да что угодно. Вы сказали, что не хватает времени на чтение, так почитайте мне вслух. И все будут счастливы. Принесите из дома книжку. Только, пожалуйста, не Донцову…
— Английского пациента, пойдет?
— Это там медсестра выхаживает пациента, но, поняв, что дело гиблое, убивает?
Да, с чувством юмора у медиков сложные отношения…
— Именно.
— Черт с вами, я уже на все согласен.
— Там есть и другая сюжетная линия, — усмехается она. — Очень красивая и романтичная.
— Супружеской измены, в результате которой все трое погибли? Да уж, красиво, ничего не скажешь! Вы же видели кучу искореженных тел под обломками. Слышал, это вы меня вытащили. Значит, и на менее везучих насмотрелись. Ну и как, красиво было?
— Мы с вами говорим абстрактно, о литературе.
— А в реальности?
— А в реальности смерть безбожно отвратительна, — с неприкрытой ненавистью выплевывает мой доктор. И даже если бы после этого мне было что ответить, я бы не рискнул.
Жен
Я от него устала. От своего английского пациента. Он умен. Стоило бы догадаться, ведь он видный деятель и, кажется, человек хороший, но в душу не только лезет, а еще и ковыряется. Так и хочется крикнуть: «Нечего там искать, я тебе не друг и не родственник!». Зачем ему знать меня и обо мне? Чтобы мы потом разошлись в разные стороны, а я скучала? Ну не из тех я, кто может сойтись, вывернуть душу наизнанку, а затем и не вспомнить. Интроверты тяжело открываются, а потому, по итогам пары дней в компании полностью пришедшего в себя Харитонова, я чувствую себя хуже, чем после восьмичасовой операции. Он чужак, самозванец. Я даже с братом не говорю о слишком личных вещах — а ведь ближе Яна у меня никого, — но Харитонова недавнее знакомство не останавливает!
Возможно, чтение — не такой плохой способ скрасить наш общий досуг. На время литературного сеанса Кирилл перестанет терзать меня кошкой-девятихвосткой (плеть с девятью и более хвостами, обычно с твёрдыми наконечниками, специальными узлами либо крючьями на концах, наносящая рваные раны), скроенной из пронзительно-острых вопросов. Ранит ведь. Об операциях говорит, о смерти. И проницательный ужасно. Боюсь, к концу своего пребывания здесь он составит мой психологический потрет почище аналитика Павлы.
ДТП переполошило все хирургическое отделение. Полагаю, Капранов уже вовсю оперирует… с новой девочкой-ординатором. И я ужасно, по-черному, ревную. С парнями встречалась — подобного не испытывала, а тут хочется за волосы мерзавку выволочь из операционной. Мои пациенты. И Капранов мой! Да… да у нас с ним было столько, что он обязан на мне жениться! В смысле хирургически, а то ведь напридумываете еще…
Так вот, у нас столько всего было: фораминотомия, краниотомия, микродискэктомия (не гуглим, это названия операций и ввернуты романтики ради)))… просто рррр! А он теперь с маленькой блондиночкой, и, наверное, даже зашить пациента ей позволит. Нет, это выше моих сил! А вдруг… а вдруг он выберет своим ординатором ее? Я понимаю, что являюсь его любимой игрушкой по множеству причин, первой из которых стоит мое криминальное происхождение, над которым можно хоть всю жизнь потешаться, но все-таки в операционной она, а не я! И, кстати, я там появляюсь еще не скоро. За это время можно несколько раз успеть влюбиться в совершенно иные пальчики…
Зачем я пришла сюда? Стою и наблюдаю за тем, как Капранов обучает новую претендентку на звание своей любимицы. Мрачно наблюдаю за девушкой, которая прижигает сосуды. Действует быстро, четко, движений минимум — не к чему придраться. Она младше меня на год, и я не очень хорошо ее знаю. Никой, вроде, зовут, а в остальном чистый лист. Ну как так? За что мне все это? Пытаюсь обнаружить в себе способность сверлить в людях дыры одним лишь взглядом, но та либо хорошо прячется, либо мистицизм встречается только в столь горячо любимых Харитоновым книжках.
— Принцесска, ты что, сбежала от Счастливчика? — Мое присутствие, разумеется, не остается незамеченным. Но общаться с Капрановым и его новым оружейником я не намерена! Интерком отключен, и так и будет! — Ты ему так и не растрепала наш чудный план?
Хмурюсь. А дело вот в чем: как выяснилось, Капранов и Харитоновы-старшие говорят на одном языке, и они в обход Павлы разработали собственный план, согласно которому сначала Кириллу сделают пластику, потом еще больший пиар (он же теперь не просто меценат, а несчастный и слепой меценат — почти святой!), и только в конце, под вспышками фотокамер, вернут зрение! Не знаю, как им такое вообще в голову пришло, но это просто офигительная наглость. И предполагается, что вот на это я должна уговорить своего английского пациента? Да он же ненавидит каждый миг своей слепоты! Дудки! Их идея — пусть сами и разбираются. Единственное, в чем я согласна помочь — потянуть время, зачитывая вслух историю разбившегося летчика (отсылка к английскому пациенту).