Игрок
Шрифт:
Я пытаюсь справиться с улыбкой, но никак. Наконец решаю, что Кирилл слеп и никогда о ней не узнает. Будто то, что я прописалась на кровати пациента — не знак капитуляции. Стремительно поднимаюсь.
— Ваша матушка скоро изволит явиться?
— Думаю, вам уже пора делать ноги. Ррр, укусит, особенно если узнает, что вы избили калеку.
— Я калек бью, вы — обкрадываете. Тут еще вопрос кто кого переплюнул. И вашей матушке повторю в точности то, что сказала вам. Поверьте, не постесняюсь!
Кирилл
Вчера
Судя по подсчетам, она должна быть здесь, но уже довольно поздно, голоса за стенами палаты все громче, а Жен не появляется. В чем дело? Снова на осмотре? Почему так скоро? Не потому ли, что дела плохи?
Я же ничего не знаю о состоянии ее здоровья. Червячок вины грызет все сильнее, все чаще вспоминаются деньки, когда я разрабатывал план захвата Рашида. Знаю, что у нее толпа других врачей, знаю, что не зайди исследования в тупик, Мурзалиев сопротивлялся бы куда активнее, но иногда логика бессильна. Особенно если дело касается человека, забравшегося под кожу.
Да, если сильно придираться, то мне по статусу не положено проявлять интерес к своему доктору, но любовь до гроба существует только в сказках для маленьких девочек, а всю жизнь бегать от соблазнов невозможно.
Я женился в двадцать один год на дочери одного из главных партнеров отца — разумеется, с полнейшего одобрения родителей. Нравилась ли мне Вера? Безусловно. Замечательная девушка из не менее славной семьи. Когда-то казалось, что это любовь, хотя, почему бы и не она? Не знаю, никогда не зацикливался на определениях. Сейчас Вера постдок в Университете Фраунгофера, коллаборация с которым сделала нашим семьям рекламу лучшую, чем любое российское инвестирование (постдокторантура — научные исследования, проводимые ученым в первое время после присуждения степени. Ориентирована на получение научных результатов и публикации в высокорейтинговых журналах (с высоким impact-фактором), а не преподавательскую деятельность), но также это означает, что в последние четыре года мы виделись не слишком часто. Отпуска, праздники и некоторые уикэнды — вот и весь мой брак. Разумеется, увлечения случались, и даже серьезные, но они проходили, а уважение к Вере — никогда. Ни разу не было мысли разорвать с ней отношения, и смысла поднимать деликатный вопрос я не видел. О ее грешках предпочитаю не знать, и свои переваливать не собираюсь. Так проще, ибо мы всего лишь люди.
И Жен пройдет, я в этом более чем уверен. Сейчас она так далека, недостижима. Я ее не видел, ни в какой иной ситуации рассчитывать на ее общество не имел бы права, но это изменится и забудется. Чуть перегнул палку, объявив о благотворительном вечере, только ничего криминального в виду не имел. Громкие слова тянут на некую претензию, и она справедливо испугалась, но я не хотел к чему-либо принуждать своего доктора, и должен сказать об этом. Я даже не уверен, что решился бы сблизиться. В смысле, уверен, что это было бы восхитительно, но не в пузыре
Ситуация с пропажей разрешается внезапно и весьма обнадеживающе, потому что в палате появляется слишком большое количество людей, которые редко собираются в одном помещении все вместе. Это… неужели операция?
— Доброе утро! Итак, Кирилл Валерич, как себя чувствуете? Надеюсь, хорошо. — Капранов просто непозволительно бодр, но это обнадеживает. — Сегодня сделаем анализы, и если все будет хорошо, то во второй половине дня вас прооперируем. Елисеева, вперед…
Поверить не могу, даже слов не находится, а Жен уже начинает:
— Операция пройдет под местным наркозом, поскольку гематома маленькая, то и трепанационное окно будет небольшим. До основного этапа вмешательства вы будете под медицинским гипнозом и ничего не услышите и не почувствуете.
— Но как, если Кирилл слеп? — испуганно спрашивает мама, явно представляя себе фокусника с гипнотической спиралью.
— Он медикаментозный… — поясняет Жен. — Не переживайте. Это в любом случае предпочтительнее общего наркоза и позволит хирургам продвигаться вглубь мозга максимально безопасно. Наилучший из возможных вариантов.
— И когда я начну видеть?
— Точную цифру назвать невозможно. От нескольких часов до нескольких дней.
— Что ж, я всецело ваш, — перебиваю, пока мама не перепугалась окончательно. Она лишь тяжело вздыхает. Волнуется. Отцу бы ее утешить, но на публике родители нежности не проявляют никогда. Они сдержанные и воспитанные люди, но, как по мне, чуточку слишком холодные. — Мам, все закончится очень скоро, — пытаюсь ее утешить сам.
— Она знает, — весьма сурово отвечает отец.
— Так, Елисеева, готовь его к операции и…
— В операционную ей нельзя, — напоминает Павла, и я вдруг чувствую острую необходимость придушить эту женщину.
— Она будет в операционной, — произношу жестко. — Вы можете запретить ей прикасаться к инструментам, но как пациент я требую присутствия своего лечащего врача!
И мое желание исполняется точно по волшебству.
Этот день неприятный. Меня накачали какими-то успокоительными, но полностью волнение подавить не удалось, и я переживаю. В основном, за то, что операция снова отложится. Пусть компания в больнице у меня очень даже, но чувство такое, будто я скоро растекусь по кровати бесформенной массой. С тех пор как мне сняли гипс с рук, я порой себя ощупываю, чтобы удостовериться, что тело еще на месте. Перестал его чувствовать, будто состарился.
Весь день Жен совершенно безжалостно, с пугающим профессионализмом меня экзаменует. Снимков сделала тьму, а о результатах молчит, ссылаясь на то, что решение за Капрановым. Испытывает меня на прочность, что ли? Тест психологического характера. Фитилек внутри тлеет долго, но догорает в тот миг, когда она проверяет мое глазное давление. Думаю, перестраховываются, но ведь черт их разберет!
— Тот благотворительный вечер стал решением всего, о чем ты просила, и что в итоге? Даже пары слов о моем состоянии не скажешь? — намеренно нарушаю границы вежливости, в которой мы итак погрязли по самые уши.