Игромания Bet
Шрифт:
Моя стража шла поодаль, а Йосеф брел рядом и зудел. Он даже по-отечески обнял меня, но я сделал вид, что споткнулся о камень, сбился с шага и тем самым освободился от его прикосновений. На всякий случай. Его, с одной стороны, можно считать везучим — ведь выжил, когда народ кругом погибал. Но, с другой стороны, у него жизнь не очень-то ладится, и сам он ею недоволен. Это факт. Утащит, чего доброго, фарт, который я получил от апостола Иоанна.
— Все бессмыслица, — не замечая моей настороженности, бубнил Йосеф. — Нет правого и виноватого. Даже не так… Кто жив, тот и прав — вот истина. И плевать мне на то,
— Нет, мне не дали сходить на экскурсию — сразу к тебе привели.
— Зря — разок следует посмотреть. В ущелье защитники Иерусалима сбрасывают тела погибших от голода, стычек с римлянами и междуусобицы. Там смрад и слизь. Бесформенная мерзость, которая несколько недель назад еще дышала, говорила и гневно бросала камни со стен в своего бывшего полководца Йосефа. Только за то, что я уговаривал их проявить благоразумие и сдаться. Совесть моя чиста! Сколько пламенных слов я потратил, чтобы заставить их сложить оружие и таким образом сохранить жизни! Но они не желали прислушиваться к голосу добродетели. Поделом им! Раньше у нас главной помойкой считался Гееном. Туда свозили все отбросы, мертвечину, всю падаль, а потом сжигали.
Считалось, что там вход в ад. Так вот, теперь два Геенома, и главный — то место, где на солнце смердят трупы этих негодяев. От них не останется ни памяти, ни костей, ни праха. И даже их души исчезнут из мира, потому что это души отчаянных грешников. А труд мой останется в веках!
Фрагмент 49. Жучиный шпиль.
Тита в шатре не оказалось. Стражники сказали, что он ждет нас на площадке башни в Антонии, но что туда вчетвером добираться опасно, поэтому для усиления нам оставлен отряд из двенадцати человек под предводительством Пудента, который немедленно объявился верхом на коне. Здоровенный красивый малый, похожий на Кристиана Вьери после отпуска. То есть на Вьери, прибавившего с десяток килограммов. Пудент переживал, что его оставили в тылу. Он рвался на передовую громить иудеев, поэтому подгонял наш неспешный табунчик. Конечно, очень хотелось посмотреть, что там интересного происходит в Иерусалиме, но бежать под разнузданным июльским солнцем не хотелось вовсе.
Мы пролезли в пролом крепостной стены и двигались среди обломков камня и прочего мусора. Смрад становился нестерпимым — замес дерьма и мочи вперемешку с разлагающимися трупами, тлеющими под завалами. Вокруг парами и кучками толкались вооруженные люди. Они вяло постукивали друг друга по щитам, позвякивали мечами, хрипло переругивались и совершенно не погибали. Вообще! Бились, но не причиняли врагу ущерба. К нам вся эта публика была равнодушна. Мы представляли собой целый отряд, а с отрядом никто не хотел связываться.
— Какое грандиозное сражение! — зажегся Йосеф. — Я обязательно опишу его кровавые детали. Потомки должны знать о славных баталиях прошлого!
Совсем очумел дядька! Еще бы программу, как Думбадзе, сделал — «Золотые баталии». Наверное, Думбадзе его потомок… И ведь Йосеф не травил… Про великую битву и про потомков — на полном серьезе. Остальные, видимо, внутренне поддерживали его. Если так, то мне крышка — они точно не возьмут Иерусалим. Ни сегодня, ни завтра. И к Новому году у них ничего не получится. Вот уроды!
Число дерущихся вдруг резко сократилось. Наш строй прошествовал к террасе. На ее вершине в окружении свиты и охраны располагался Тит. Вернее, в окружении располагался не Тит, а здоровенный жук-скарабей. Жука разместили на щите. В самом центре. У щита столпились Тит и придворные. Мой главный враг — жрец, закатив глаза, размахивал руками и завывал. Я спросил у официанта, что случилось.
— Сириус нарисовал на щите несколько секторов. На них обозначены варианты исхода сегодняшнего сражения. Куда пойдет магический жук, так и будет.
— А если жук пойдет в тот сектор, где неправильный исход сражения?
— Чужеземец, ты не понимаешь. Как жук решит, так сражение и закончится! — услышал мою реплику Тит и вместо приветствия метнул гневный взор.
Жук никак не мог решиться… Сириус охрип от завываний, а скарабей не желал двигаться куда-либо от центра щита. Все наклонились к нему, а он, ошалев от высокопоставленного внимания, поднял свою несчастную башку и укоризненно уставился рогатой мордой в лица истязателей.
— Ну давай же, жучок! — не выдержал Тит.
Жук не дал. И разнервничавшееся существо подальше от греха унес к себе куда-то в жреческую Сириус. Тит был раздосадован, но виду не подал. Он призвал публику занять свои изначальные места на смотровой площадке. Прямо перед нами блистал роскошью гигантский дворец, который вчера издалека ослепил меня золотом и прочими драгоценностями. Короче, здесь, как в театре. Только буфет прямо в зале — несовершеннолетние рабы подносили напитки и виноград, что пришлось кстати, ведь я не завтракал. А вчера унял голод одной краюхой, которую оставил мне апостол Иоанн.
Мы с Йосефом прилегли на коврике под троном Тита. После завершения сеанса с жуком он сам указал на это козырное место. Атмосфера на площадке вполне удобствовала пищеварению, так как мясной смрад сменился более терпимым запахом гари. От вина на пустой желудок я окосел, поэтому происходящее стало забавлять. А в сущности, не происходило ничего… Римляне толпились под нашей террасой, а оборванные евреи кучковались вокруг дворца. Они бродили и орали друг на друга — воевать, похоже, не собирались.
— Я предлагал им сдаться и обещал пощадить храм, но они с бешенством отвергли мои слова, — грустно заметил Тит. — Нам осталось совершить последнее усилие — и город наш. Я помню о нашем уговоре, чужеземец! Если завтра до полудня храм падет, мой перстень будет красоваться на твоей руке. А нет…
Тит не договорил, а мне как-то совсем не хотелось узнавать о последствиях. Но болеть за римлян я стал фанатично. Только они мне не отвечали взаимностью. Они стояли на расстоянии метров тридцати — сорока от злобных защитников храма и не предпринимали даже микроскопических усилий, чтобы добыть для меня перстень, Это бездарное копошение начинало надоедать Титу, поэтому он попытался воинственными возгласами завести свою команду. А она не желала выполнять его установку и отсиживалась в обороне, хотя от нее требовалось играть на победу. Помойка похуже «Лацио». Хотя и не такая фашистская.