Игромания Bet

Федоров Дима

«Это вселенная профессора Надеждина. У вас одна минута, чтобы сказать все самое важное». И дежурный пип автоответчика.

Фрагмент 88. Миру мир за 60 секунд.

Я должен говорить. Но я, блин, не оратор! А тут еще под пушками надо убеждать отчаявшегося человека, что он не должен…

«Профессор! Вы меня не знаете — мы не знакомы… Совсем, — зачем-то добавил я и ужаснулся, что потерял две секунды, поэтому дальше припустил бессвязной скороговоркой: — Мы не знакомы, но я читал в Амстердаме вашу книжку. Вообще-то я не готовился говорить. Тут меня берет полиция. В Хямменлинне. Где вы должны

были встретиться с профессором Флаем. Меня сейчас, наверное, пристрелят. Я хотел узнать, как закончится молодежный чемпионат мира. Чтобы сделать ставку. В конторе. На тотализаторе. То есть я хотел, чтобы вы сделали мне маленькую «черную дыру», заглянули в нее и посмотрели, что будет на чемпионате мира. Там же есть информация обо всем, правильно? Но до меня только сейчас дошло, что вы собираетесь нас всех туда засунуть. Я понимаю, что вы сейчас один. И вам грустно. Я согласен с вами, мир — дерьмо… Но он… хорошее дерьмо. То есть в нем много хорошего. — Кружевная старушка нетерпеливо заелозила в моих руках. — Он исправится. Не надо его в «черную дыру». Все изменится к лучшему — и для меня, и для вас. Не бойтесь проиграть спор. — И тут меня прошпилила

идея. — У вас в любом случае есть время подумать. Есть же еще православное Рождество седьмого января. Вы же не уточняли в споре с профессором Флаем, в какой Сочельник предоставите окончательное доказательство. Подумайте! Может, не стоит? Может…»

Жестокий и злобный пип остановил бреющий полет моей хилой фантазии, и я разжал объятия. Старушка с повизгиваниями и, как мне показалось, с похрюкиваниями улепетнула к полицейским. Я остался один. Может, Надеждин сделает свою «черную дыру» даже раньше, чем полицейские выстрелят в меня или наденут наручники. Но время шло, «черная дыра» никак не засасывала, а полицейские приближались осторожными шагами.

Мухачов спрятал оружие и ожесточенно размахивал бумагами, как в советских фильмах сдающийся фашист судорожно полощет белым флагом. Я пригляделся и вспомнил, что это контракт, который я подмахнул на даче под гипнозом «MAGICa».

— Я продал «купер» и все верну. Чуть позже! Квартиру продам…

На меня надели наручники.

Фрагмент 89. Друзья познаются в тюрьме.

Клипа оказался другом. Неожиданно. Он нашел меня. То ли через Арханова, то ли еще как-то. Они состыковались с Архановым, и тот сказал, что по его линии ко мне уже нет никаких претензий. И, кажется, через Арханова Клипа обнаружил меня в следственном изоляторе Хельсинки. А может, просто позвонил на мобилу — она не была отключена, и ему здесь объяснили,

что со мной случилось. Как бы то ни было, Клипа заявил, что он в ближайшее время подъедет ко мне на помощь и наймет адвоката. У меня ведь не было оружия, никто особо не пострадал, кроме нервной кружевной старушки. Все происшедшее можно считать прискорбным недоразумением.

Я до сих пор не способен понять, чего на меня взъелась финская полиция? Почему они приехали меня арестовывать? Аж на трех машинах. Как они вообще выследили меня в Хямменлинне? Это, наверное, Мухачов или его двойник замутили интригу: что я убежал из страны, чтобы не платить долг. И еще нарушил подписку о невыезде. Могли бы, в конце концов, дать какие-то объяснения. А то я тут мучаюсь в сомнениях. Впрочем, не только из-за этого… Да нет, вообще не из-за этого. Конечно, не из-за этого.

Я все-таки опасаюсь, что профессор Надеждин не послушается меня и вот-вот в отчаянии запустит свою экспериментальную машину. Как и обещал — в Сочельник. То есть через несколько дней. Не хотелось бы, конечно. Мир, какой он есть, не так уж плох. И мир этот висит на единственном, пока еще

не потерявшем чувствительность пальце Надеждина. На указательном пальце.

Фрагмент 90. Вход в эмпирей.

Иногда я не нахожу себе места от отчаяния: побегаю-побегаю по камере, а потом начинаю записывать все, что случилось за последний год, пытаюсь таким образом оправдаться перед судом. Покажу всю эту историю в систематизированном, обобщенном виде. Но сами видите, какая галиматья получается. Поразительно другое, что в камере-одиночке всплывают все, абсолютно все детали происшедшего со мной. И разом! Удивительная прозрачность. Я бы никогда не поверил, что обычный человеческий мозг способен все это зафиксировать.

И еще… За те дни, что я провел в финской камере, я, кажется, перестал так уж отчаянно бояться космического катаклизма. Да, точно — вот уже два дня как совсем перестал. Может, ничего кошмарного и не произойдет. Может, наоборот… Может, тогда, как и предположил профессор в своей книжке, Земля не исчезнет в пустой «черной дыре», а непостижимым образом перетечет в «белую дыру», где сохранится и восстановится информация обо всей цивилизации, информация в ее полном и идеальном виде. В лучшем виде!

Ко мне не будет никаких претензий у полиции, родители окажутся рядом со мной. Не станет «Вертепа», вытянутых плазм, «линий» и ставок между таймами, потому что не будет таймов. И времени вообще не будет. Так ведь описывал Надеждин?

Там посреди пахнущей клевером и пчелами лужайки, раскинувшись в сибаритском гамаке, апостол Иоанн будет писать совсем не страшные, а наоборот, юмористические книжки. Будет их писать, мечтательно засовывая после удачных предложений кончик ручки в уголок по-детски капризного рта.

И парень с Елисейских Полей там тоже будет. Со своим театриком. Даже не с театриком, а с целым театрищем — сцена метров десять. И на открытом воздухе. Зрителей набилась целая поляна. И на больших холмах вокруг — тоже зрители. В основном подростки под предводительством команданте Че.

Парень из театра выглядит ответственно. Как и положено настоящему режиссеру. Никаких выбритых висков и сережек. Просто чистые длинные волосы, расчесанные на прямой пробор. Белая выглаженная рубашка. Наверное, мама заставила надеть. Мамы всегда хотят, чтобы мы производили впечатление воспитанных людей, а мы сопротивляемся и напоминаем собою чучела.

Так вот, патлатик с Елисейских Полей дает комедию. У него много актеров. И все в нереально шикарных костюмах! Король, королева, фрейлины всевозможные, придворные, герцоги, бароны и прочая знать, латники и стражники с картонными алебардами, выкрашенными золотой краской. Смешные ситуации возникают из-за того, что люди друг друга не вполне понимают. Кто-то слишком тихо говорит, кто-то неразборчиво, кто-то просто забывает предупредить другого о чем-то важном. И в результате нелепица закручивается и наслаивается, как шоколадный рулет. Но никто ни на кого не обижается и не злится. Все живы и здоровы. Славный театр. Любительский. Поэтому добрый.

Где-то рядом за холмом Иосиф Флавий вместе с юным воином из пещеры запускает в небо огромного бумажного змея с изображением ангела. Очень похожего на того ангела, что печалился в стамбульской церкви. Наверное, это тот самый ангел. На храбром защитнике Йодфаты стильная желтая футболка с черными рукавами и пятнадцатым номером на спине. На груди красивая гордая надпись: «AC Yodfat». Им обоим весело. Там всем весело!..

Там не будут стучать в висках барабаны азарта — И Г-РАТЬ! ИГРАТЬ! ШПИ-И-И-ИЛИТЬ! Тишина… Только птички лоботрясничают и верещат… Жизнь без привычной мелодии «Вертепа». Никаких ля-ля-ля. Ля! Ля!!