Игрушечное сердце

Демидова Светлана

– Что со щекой? – спросила она.

– Ветка царапнула, – ответил он, и женщина поняла, что совершенно не знает своего сына. Пожалуй, она не догадалась бы в его возрасте выдумать ветку, а просто пожаловалась бы на обидчика.

– А где Маша? – спросила она про куклу.

– Дал поиграть.

– Кому?!

– Одной девочке.

– И она отдаст? – изумилась женщина.

– У меня и

без Маши много кукол, – буркнул Вика и пошел в ванную мыть руки.

Мать хотела было сказать, что он денег пока не зарабатывает, а потому не может распоряжаться не только Машей, но даже и бантиком из ее косички, но почему-то смолчала. Ей казалось, что не надо торопить события. Эти дворовые дети все равно никогда не примут в свою расхристанную компанию ее аккуратного сына с его куклами и волосами до плеч. Если бы женщина знала, как ошибалась, увезла бы сына на дачу к приятельнице на все лето. Но она не знала, а потому не увезла.

На следующий день Вика потребовал дать ему с собой во двор красавицу Марту.

– Ты же знаешь, ее легко разбить, – сказала ему мать.

– Знаю, – ответил Вика и добавил: – Но ты все равно позволь мне ее взять.

Женщина хотела сказать, что не позволит никогда и ни за что, потому что за эту куклу заплачено много денег, но не смогла. Маленький Вика, ее кроткий темнокудрый Викуся, смотрел на нее таким тяжелым мужским взглядом, что ей стало не по себе. Она сняла Марту со шкафа и подала сыну.

Вики не было дома так долго, что она уже собралась идти его искать, поскольку и в окно не видела ни его, ни дворовой компании. Выскочила на лестницу и тут же увидела сына, который уже поднимался к квартире. Он был растрепан и грязен так, что Гекльберри Финн, которого женщина недавно вспоминала, похоже, самым отчаянным образом позавидовал бы ему. Она тут же вспомнила про Марту, но кукла, прижатая к растерзанной курточке почти черной ручонкой, была в целости и сохранности. У женщины почему-то отлегло от сердца. Кукла как-то примирила ее с действительностью. Сын все же чувствует ответственность за дорогую вещь, что делает ему честь. Она даже хотела ободряюще улыбнуться Вике, но он протянул ей куклу и сказал:

– Вот… Пальчик отбился…

Встревоженная женщина посмотрела на куклу. На левой ручке действительно не хватало мизинчика, а место скола было темным от грязи. И ее вдруг понесло. Она жестким захватом взяла своего Вику за руку и потянула в квартиру. Там она первым делом посадила Марту обратно на шкаф, а потом вдруг повалила сына на диван и принялась стаскивать с него штанишки. Поскольку она еще довольно часто его переодевала сама, мальчик особенно и не сопротивлялся. Это распалило ее еще больше.

– Похоже, ты не чувствуешь за собой вины? – крикнула она, бросилась к шкафу и вытащила из тяжелой шерстяной юбки тонкий кожаный ремешок.

Вика, которого до этого никогда не пороли, смотрел на мамин ремень даже с интересом, ибо силился понять, каким образом его сейчас будут использовать. Способ был использован старинный, дедовский.

Когда женщина, развернув мальчика на живот, ударила наотмашь ремнем по заголившейся розовой попке, от неожиданности он громко взвизгнул и попытался вырваться, но мать пока

еще была сильнее его. Она стегала его ремнем и стегала, не замечая, как краснеет и вздувается тонкая детская кожа. Очень скоро она забыла, что наказывает сына за испорченную дорогую игрушку и испачканную нарядную одежду. Она вымещала на нем обиду за всю свою несложившуюся жизнь: за то, что ее бросил муж, за то, что ни один другой мужчина так и не захотел на ней жениться, за то, что вместо долгожданной девочки родился мальчик, и главное, конечно, за то, что этот мальчик, ее единственная отрада и собственность, вдруг так рано решил вырваться из-под ее крыла и зажить своей, непонятной ей мужской жизнью. Она била его, приговаривая:

– Вот не будешь впредь… не будешь впредь… не будешь…

В какой-то момент женщина вдруг поняла, что ребенок не кричит. Оглядев его красную горящую попку, она по-настоящему испугалась того, что сделала. Она отбросила ремень в сторону и перевернула сына на спину. Он вздрогнул, видимо, от того, что коснулся больным местом покрывала дивана, но глаз не открыл, а только сжал веки еще сильнее до появления чуть ли не старческих складочек. И женщина заголосила:

– Викочка мой! Сыночек мой ненаглядный! Ты должен простить свою неразумную мать! Я не со зла… Просто надо слушаться… Ты понимаешь: просто надо всегда и во всем слушаться свою мамочку…

Поскольку мальчик молчал, мать принялась целовать его лицо и даже грязные ручки. Он морщился и уворачивался, но она целовала и целовала с той же одержимостью, с которой только что порола его ремнем. В конце концов Вика как-то умудрился выскользнуть из ее рук и тут же забился в угол, поскольку выход из комнаты был для него отрезан шкафом, специально поставленным поперек, чтобы выгородить место для кукольного уголка.

– Ну что же ты, Вика! – укоризненно произнесла она и заплакала. Всхлипывая и размазывая слезы по лицу, она вдруг начала рассказывать шестилетнему сыну о том, как несправедливо обошлась с ней жизнь, как много страданий пришлось ей испытать. Она говорила, что он, мальчик Вика, дан ей в награду за все эти нечеловеческие муки, а потому должен быть хорошим и послушным. А если он будет хорошим и послушным, то она больше никогда в жизни не возьмется за ремень. А он, ее сын, конечно же, обязательно будет хорошим и послушным, поскольку он такой и есть. Именно таким она его воспитала по собственному образу и подобию. Она понимает, что дурному его научили гадкие дети во дворе, и потому он больше никогда не будет с ними водиться, не станет пачкать и мять свою красивую одежду и ни при каких обстоятельствах не будет носить во двор свои игрушки и другие хорошие вещи.

– Ведь ты же не будешь, правда? – спросила она в заключение, промокнув заплаканные глаза красиво сложенным чистейшим платочком, который достала из кармана аккуратного халатика.

Вика, затихнув в своем углу, не проронил ни звука. Мать попыталась вытащить его оттуда, но мальчик так сопротивлялся, что она решила этим вечером силу больше не применять. В конце концов, она уже дала ему понять, что будет, если он ее ослушается, и объяснила, что жизнь потечет по привычному руслу, если он больше так поступать не станет. Вполне удовлетворенная собой, она отправилась на кухню, поскольку близилось время ужина, а они с Викой жили по строгому, раз и навсегда отлаженному расписанию.