Игрушка для хищника
Шрифт:
Да, тело ее помнит совсем другие, блядь, прикосновения. Она не помнит, — а тело помнит.
— Света, — не отнимаю руку, замираю, поднимаюсь и в глаза ей смотрю.
А там — отголосок уже когда-то виденной мной паники и взгляд застывший, стеклянный, в потолок.
— Света? Нам лучше остановиться.
— Нет! — вздрагивает и будто возвращается ко мне откуда-то. — Не прекращай, пожалуйста, — и шею мою обхватывает, прижимается грудью. — Вытесни из меня все это. Будь со мной. Люби меня.
Люблю, блядь, люблю, — иначе
Не знал этой любви никогда, не верил в нее, — выдумки и блажь все это. Но то, что происходит сейчас… Это, наверное, и есть она, — любовь. Иначе — какой она еще может быть?
— Я остановлюсь. Когда захочешь. Когда скажешь, — осторожно придавливаю пальцем бугорок клитора, ловя кожей, всеми мышцами ее судорожное выгибание подо мной.
Втягиваю сосок, водя по клитору по кругу, втягиваю нежно, играя с его вершинкой языком.
Все, все маленькая я должен сделать, чтобы улетела ты сейчас в наслаждение. Чтобы тот первый раз, который ты будешь по-настоящему помнить, стал для тебя блаженством. Таким, что перечеркнет все остальное. За каждое твое вздрагивание тогда от страха, за каждую секунду боли должен сейчас дать тебе столько блаженства этого, сколько твое тело только выдержать способно.
Охает, — тяжело, надсадно, когда я, проскользив языком по ее нежным складочкам, проникаю вовнутрь, — и снова замирает. Какая же ты там сладкая, девочка, какая красивая до невозможности, какая трепетная, чувствительная! У меня уши закладывает от ее еле слышного вскрика, чувствую, как замирает, отстраняется, но теперь уже не отпускаю, дергаю бедра ее на себя и начинаю впиваться в нее языком. Всю выпивая, всю наполняя собой.
Стонет, в матрас вжимается, но несколько моих жадных толчков, — и расслабляется.
Накрываю грудь рукой, сжимаю, перекатываю нежный дрожащий сосок, второй прижимая клитор, — уже сильнее, уже остатки контроля теряя от ее влажности, от того, какая она жаркая, от пульсации ее там, внутри.
Это сумасшествие. Это настоящее безумие.
Кажется, я уже и дышать воздухом, в котором нет ее запаха, просто не смогу.
Будто в зверя превращаюсь, — безумного, жадного.
И по запаху этому ее смогу в любой точке мира среди толпы найти. Найти и больше не отпустить.
— Артур! Ох, Артур!
Чувствую, хоть и не вижу, как хватает губами воздух, как распахивает рот в застывшем крике, как глаза ее- серые омуты закатываются.
И ведет меня, срывает от того, как дрожит крупной, уже неконтролируемой дрожью все ее тело, насквозь дрожит, всем внутри нее. Взрывается, сдавливает меня в судорогах оргазма, — но напрягается еще, сопротивляться этому шквалу пытается, — и я вбиваюсь еще сильнее, еще с большим нажимом сдавливаю дрожащий горячий под моими пальцами клитор, заставляя ее пройти эту точку невозврата, сдаться, отдаться сейчас мне полностью, до донышка, выпустить на хрен весь ее контроль,
И сам, как когтями о скользкую скалу в собственный контроль вцепляюсь, когда она взрывается наконец подо мной. Орет, выгибается, — и от меня самого, кажется, ошметки одни сейчас останутся.
Ласкаю ее еще сильнее, как одержимый, — да я и есть одержимый, — теперь от ее этой дрожи, от взрыва ее этого безумного с хриплым именем моим, разрывающим мне нервы на осколки.
Я же теперь зависеть от этого всю свою жизнь буду. Ничего более мощного, более желанного в жизни не испытывал никогда.
Затихает, перестает биться, только тихо всхлипывает.
А я — не выпускаю, целую, провожу по ее уже расслабленным складочкам языком, каждое уже ослабевшее вздрагивание ее в себя впитывая, проглатывая, заполняя себя этим блаженством. Пока не замирает совсем, пока не чувствую, что тело подо мной становится, как растопленное масло, — мягкое, почти недвижимое.
— Артур, — выдыхает еле слышно, когда поднимаюсь и к себе ее прижимаю, — уже ласково, только самого до сих пор еще потряхивает.
— Это было… Это звезды из глаз были…
О, девочка. Звезды. У меня там в глазах не звезды, — вспышки были разрывающие. Меня разрывающие. До основания.
И вот лежу рядом с тобой, — развороченный и хрен знает, стану ли опять, после всего — нормальным. Таким, как привык быть. Разворотила ты меня. Раскурочила.
Глава 12
— Артур? — черт, и опять пальчиками по животу вниз проводит.
Понимает хотя бы, как это на меня действует?
Глаза закрываю — до боли веками. Потому что опять уже искры в них безумствовать начинают. Как и в паху, и член судорожно, болезненно дергается.
— Я дальше хочу. По — настоящему. До конца.
И обхватила член ладонью, сжала, — а меня уже скручивает, дергает, выворачивает, как будто первый секс у меня в жизни, как будто женщины годами не видел.
Трогает неумело, пальцами по члену проводит, — а сама краснеет, я румянец этот ее жаром от щеки чувствую.
— Может, хватит на сегодня? В следующий раз? — кулаки сжимаю, чтобы не тронуть, не наброситься, — потому что потом уже не остановлюсь. И без того срывает.
— Хочу… Тебя… Всего… — так тихо и так невинно… Вот она, моя собственная точка невозврата.
Подминаю под себя, удерживаясь над ней на руках и в глаза смотрю, — долго, пристально, почти касаясь ее ресниц своими.
И пламя в ее глазах, — неугомонное, дикое, с нежностью и легким страхом переплетенное.
И мурашками весь покрываюсь, — огненными такими мурашками, до самых внутренностей.
— Маленькая моя… Сладкая…
Моя?
Лишь на какую-то секунду. Пока не очнемся. Пока жизнь не вернет в реальность и не заставит каждого по счетам своим платить.