Игрушка Двуликого
Шрифт:
…Комната, которую нам выделил Заур, разительно отличалась от той, в которой мы ночевали в прошлый раз: по левую руку от входа стояла не узенькая и короткая даже для меня кровать, а сооружение, на котором при желании могли с комфортом разместиться трое-четверо таких же здоровяков, как мой Кром. Справа, вплотную к стене, выстроились аж четыре сундука для вещей и нечто, напоминающее то ли вешалку, то ли тренировочный манекен. А в локте перед окном высился небольшой, но довольно аккуратный стол с тремя резными стульями. Впрочем, все это «великолепие» я толком и не рассматривала, так как, не успев перешагнуть
– С чего это вдруг вы ее прикупили? – убедившись, что она мне не чудится, ехидно спросила я.
Юноша поежился, о-о-очень осторожно дотронулся до поясницы и тяжело вздохнул:
– На-а-а прошлой де-есятине у нас а-аст-навливался ка-ароль Неддар Латирдан… со свитой… И-ие мл-сть леди Амалия п-желала а-а-апал-снуца… И… э-э-э… ни смагла…
Чем закончилось несостоявшееся омовение, было понятно и без дальнейших объяснений, поэтому, жестом приказав ему замолчать, я потребовала натаскать мне воды, дождалась, пока Заур выбежит из комнаты, села на первый попавшийся стул и принялась расплетать порядком надоевший магас.
Кром, за время моего разговора с хозяйским сыном успевший выглянуть во двор, закрыть ставни и прислонить Посох Тьмы рядом со входной дверью, присел на корточки возле переметных сумок и принялся копаться в их содержимом: достал чистую нижнюю рубашку и ара’д’ори, затем – полотенце, сверток с мыльным корнем и гребешок, встал, аккуратно разложил все это на кровати и вдруг застыл, невидящим взглядом уставившись на белую ткань.
Проследив за его взглядом, я похолодела: он смотрел на мою рубашку, а видел прошлое: парящие ведра воды, пустой таз и меня, стоящую у окна с распущенными волосами.
– …За что они нас так ненавидят? – там, в прошлом, спросила его я.
– Кто «они»? – удивился он.
– Боги!
Вспоминать, что я тогда несла, было стыдно: не найдя в себе сил прямо признаться в своих чувствах, я сначала убедила Крома в том, что Боги нас ненавидят, а затем попыталась переложить бремя принятия решения со своих плеч на его.
– Кро-о-м? – представив, что творится в душе мужа, тихонечко выдохнула я. Потом поняла, что он не слышит, подлетела к нему, развернула к себе лицом и, встав на цыпочки, заглянула в глаза: – Кром, ты чего?!
Он сглотнул, грустно посмотрел на меня и успокаивающе махнул рукой:
– Да так… Вспомнил ту ночь… и твои слова про Богов… Ну, те, которые…
– Я помню… – прикоснувшись пальцем к его губам и заставив его замолчать, выдохнула я. – И скажу тебе вот что: я ошибалась – Боги нас не ненавидят, а… направляют! По единственно возможному Пути!
Кром скептически фыркнул, попробовал возразить, но я ему не позволила:
– Посуди сам: я – дворянка, ты… ты был простолюдином; я не покидала родового замка, ты скитался по Вейнару, я…
– …ты – красавица, я – э-э-э… Меченый. И к тому же Нелюдь… – буркнул муж и тут же схлопотал кулаком по животу:
– Ты – единственный и несравненный! Ты полон Света, тепла и любви, и для меня нет никого ближе и роднее!
Он благодарно улыбнулся. Потом
– …для тебя сегодняшней…
Он был прав, поэтому я не стала возмущаться, а виновато кивнула:
– Ну да, для меня той ты был ожившим кошмаром, один взгляд на которого лишал меня способности соображать… Поэтому… скажи, могла ли я стать твоей женой без ИХ помощи?
Кром потемнел лицом и отрицательно помотал головой:
– Нет…
– Значит, если бы нас действительно ненавидели, этот Путь мы бы не прошли…
– Хм…
– И теперь, когда мы…
– …подошли к его концу…
– …вместе, дурень!!! – взвыла я. – Мы просто обязаны быть благодарными. И наслаждаться каждым мгновением, проведенным друг с другом!
Кром кивнул. Но не улыбнулся – видимо, размышлял о том, что время, которое нам выделили Боги, вот-вот закончится. Пришлось привести ему еще один довод. Тот, с помощью которого я обычно отгоняла от себя мысли об ожидающем меня Темном Посмертии:
– Те, кто не знает даты своего ухода, не в состоянии представить ценности каждой прожитой ими минуты, поэтому тратят свою жизнь на что попало: сутками пропадают на охоте, забивая несчастную дичь; чуть ли не каждую десятину устраивают приемы и балы, на которых напропалую флиртуют с кем придется; бросают тех, кто рядом, ради тех, кто кажется чуточку красивее, интереснее или богаче…
Кром едва заметно усмехнулся, скорее всего, подумав о том, что балы, охота и флирт – удел не простолюдинов, а дворян.
Я закусила губу, пытаясь сообразить, на что тратят свободное время крестьяне и мастеровые, и облегченно перевела дух, услышав его слова:
– Ну да, пожалуй, ты права: если впереди вечность, то все, что рядом в данный момент, кажется не особенно важным. Ведь там, вот-вот, через день-месяц или листвень, ты обязательно встретишь еще лучше!
– А ведь это иллюзия… – обрадовавшись, что он меня понял, продолжила я: – Ни у кого из смертных нет и не может быть уверенности, что его жизнь продлится хотя бы листвень. Но, увы, большинство этого не понимают, а мы… а у нас с тобой все иначе: близость Темного Посмертия придает нашим чувствам такую остроту, что…
– …одно прикосновение к тебе сводит меня с ума… – приобняв меня за плечи и уткнувшись носом в мои волосы, улыбнулся он.
– …а от мысли о том, что я – твоя, у меня слабеют колени… – счастливо выдохнула я. А через миг чуть было не помянула Двуликого, услышав стук в дверь и раздавшийся следом хриплый голос водоноса:
– Вода для омовений, ваш-мл-сть!!!
…Мылась я… нет, не мылась, а издевалась над собой и мужем, больше часа. Но не из вредности, а для того, чтобы заставить его окончательно забыть о чувстве вины, которое он испытывал передо мной. Первые минут пятнадцать, пока я намыливала и ополаскивала волосы, изредка приоткрывая зажмуренные глаза и поглядывая сквозь ресницы на его лицо – вполсилы: то привставая с положенного на дно бочки чурбачка и как бы невзначай демонстрируя ему грудь, то покусывая или облизывая губы. Потом, когда волосы были промыты, а грусть, все еще чувствовавшаяся в его взглядах, дыхании и движениях, начала уступать место желанию, я отбросила всякий стыд и, встав, попросила его меня намылить.