Игрушка Двуликого
Шрифт:
О Боги, как он на меня посмотрел – у меня тут же перехватило дух, а колени мелко-мелко задрожали!
Первое же его прикосновение – ладонью к шее – обожгло кожу, как вылетевший из костра уголек. Второе – медленное скольжение пальцев с зажатым в них мыльным корнем сначала от плеча к локтю, а затем и по внутренней стороне предплечья к запястью – чуть не лишило меня способности связно мыслить. А третье – к ямочке между ключиц и от нее вниз – отдалось внизу живота и заставило меня мысленно застонать.
С огромным трудом заставив себя думать не о своих, а о его ощущениях, я развернула плечи
Его рука дрогнула, на миг задержалась над аркой [178] и осторожно сдвинулась в сторону. При этом тыльной стороной ладони «случайно» коснувшись моей груди.
– Еще… – закрыв глаза, шепотом попросила я. А потом на всякий случай вцепилась в край бочки. И правильно сделала: прикосновение горячей и влажной ладони к правому соску оказалось настолько острым и чувственным, что я пошатнулась и еле удержала равновесие…
178
Арка – местное название солнечного сплетения.
…Не поддаться все усиливающемуся желанию было неимоверно сложно. Причем не только мне, но и Крому: его руки, не столько моющие, сколько ласкающие мое тело, иногда словно начинали жить своей жизнью и творили такое, что срывали с моих закушенных губ сладострастные стоны. Впрочем, мои руки делали то же самое: именно благодаря им через какое-то время Кром оказался в бочке. Вплотную ко мне. Дрожащий от сдерживаемой страсти и умирающий от предвкушения. И… протянул мне мыльный корень!
Честно говоря, в этот момент мне было плевать и на запах лошадиного пота, которым от него несло, и на то, что вода в бочке уже не особенно чистая – я отрицательно помотала головой, повернулась к нему спиной, оперлась на край бочки и услышала хриплый шепот:
– Не торопись, любимая: у нас впереди – вся ночь…
Я нащупала его руку, требовательно потянула мужа к себе и вдруг сообразила, что он имеет в виду: мы были не в Шаргайле, то есть могли не думать ни о тех, кто спит за стеной, ни о ро’ори, которые придут на утреннюю тренировку, ни о каких-то там событиях, которые требуют обязательного присутствия баас’ори’те!
Меня аж затрясло от жуткого, какого-то животного желания. А когда Кром взял меня за бедра, чтобы развернуть к себе лицом, я представила себе все, что успею попробовать до утра, и чуть было не сошла с ума от яркого, как вспышка молнии, Касания Эйдилии…
…Когда я открыла глаза, Меченый спал. Причем не чутким, поверхностным сном воина, готового в любое мгновение схватиться за оружие и вступить в бой, а сладко, как ребенок. Хотя нет, на ребенка он походил мало: предплечье его правой руки, мирно покоящейся на постели рядом с моим плечом, не многим уступало в объеме моему бедру, а ширине спины могла позавидовать даже входная дверь.
«И это – моя Половинка? – мысленно хихикнула я. – Да нет, три четверти, если не больше!»
Словно почувствовав мои мысли, «три четверти» забавно сморщил нос, оторвал руку от простыни и, не просыпаясь, положил ее
Не удержавшись, я накрыла его пальцы своими и чуть было не задохнулась от переполнившей меня нежности:
– Я тебя люблю, Кром! Люблю больше жизни! И с буду счастлива разделить с тобой даже Темное Посмертие…
Услышать мои слова он не мог – я не столько шептала, сколько шевелила губами, выплескивая наружу свои ощущения, – но тут же открыл глаза и засиял:
– Мэ-э-эй…
В его взгляде было столько радости, что я чуть было не заплакала от яркого, ни с чем не сравнимого счастья.
Увы, насладиться единением душ нам не дали – буквально через мгновение после того, как я утонула в глазах мужа, в коридоре скрипнула открывающаяся дверь и чей-то крайне недовольный голос рявкнул на весь постоялый двор:
– Эй ты, как тебя там?! В комнату его величества – ведро горячей воды, да поживее!
– В комнату кого? Его величества?! – ошалело спросил Кром и, слетев с кровати, метнулся к окну.
Грохнули и распахнулись ставни, в комнату хлынул солнечный свет, и силуэт мужа, по привычке вставшего не перед окном, а рядом ним, слился со стеной.
– О-о-о, сколько лошадей и хейсаров… Видимо, вправду король…
– Что-то случилось… – сев и свесив ноги с кровати, мрачно буркнула я. А про себя добавила: «Война, наверное…»
…Видимо, Кром пришел к тому же выводу, что и я, так как поскреб шрам на щеке и принялся одеваться: натянул исподнее, затем ара’д’ори и сапоги, надел нагрудник, наручи и перевязь с метательными ножами, тщательно затянул каждый ремень, проверил, как выходят из ножен клинки, потом пару раз подпрыгнул и потянулся за поясом и чеканом.
– Как ты думаешь, с кем? – торопливо заплетая лахти, спросила я.
Муж пожал плечами, выхватил и вернул на место засапожный нож, а затем взял со стола мой маттир.
– Скоро узнаем…
Потом выдернул из-за пряжки мой шаммор, проверил заточку лезвия, вставил клинок обратно и ободряюще улыбнулся:
– Я буду рядом. Что бы ни случилось…
У меня почему-то екнуло сердце, а по спине побежали мурашки. Увы, встать и прижаться к мужу, чтобы спрятаться от того, что ждало нас за пределами комнаты, я не успела – положив маттир на столешницу, Кром метнулся к окну, закрыл ставни, а затем метнулся к двери:
– Если Латирдан тут, то в коридоре должны быть его телохранители. Выйду, узнаю, что случилось, и сразу же вернусь…
Я кивнула – мол, не волнуйся, я все поняла, – дождалась, пока за ним закроется дверь, потянулась к ансам и изумленно выгнула бровь, услышав слишком уж жизнерадостный голос Ягра Лезвия Ветра:
– Силы твоей деснице и остроты взору, баас’ори’те! Ты чего такой мрачный? А-а-а, я понял: ты проиграл вечерний лар’ват [179] и теперь пытаешься сбежать от утреннего!
179
Лар’ват – дословно «первый бой». Обычно этим словом называют первую брачную ночь, но тут Ягр пытается пошутить – намекнуть Крому на то, что в этом «бою» победила Мэйнария.