Игрушка императора
Шрифт:
Вынесение приговора самому себе на этот раз далось почему-то невероятно легко.
Свет. Свет настойчиво мешал спать! Свет словно проникал отовсюду, выдирая из спасительной тьмы и вынуждая принять хоть какие-то меры к задергиванию штор. Пришлось открыть глаза и осмотреться.
Я находилась в спальне… не своей. Здесь было слишком светло, да и окна в полстены имелись только в покоях кесаря… Испуганная собственной сообразительностью, проворно вскочила с постели, и перед глазами стремительно потемнело, а я начала проваливаться куда-то в пропасть…
— Сообразительная моя, — сильные руки императора обняли за плечи, а после он и вовсе прижал к себе, пережидая момент моей слабости. В голове немного прояснилось, а кесарь насмешливо произнес: — Нежная моя, и чем же тебя так не устраивает супружеское ложе?
Попыталась ответить и поняла, что не в силах. Горло саднило, нестерпимо хотелось пить, а еще какая-то мысль настойчиво билась в сознании.
— Шшш, молчи, — меня осторожно уложили обратно.
А после все тот же кесарь подошел к столику у окна, налил воды в высокий бокал и с ним вернулся ко мне. Попыталась приподняться, но он не позволил:
— Я сам, — и приподнял, и поднес бокал к губам, и терпеливо подождал, пока я соизволю напиться. — Твое комментирование всех моих действий забавляет.
Кесарь вновь опустил меня на подушки и вернул бокал на стол… сам. Без магии. И что-то меня в этом настораживало…
— Что именно? — император Араэден придвинул стул ближе, вольготно устроился на нем, закинув ногу на ногу и уставившись своими почему-то не сверкающими глазами на меня.
— Что произошло? — тихо спросила я, радуясь обретению голоса.
В ответ — странная улыбка и абсолютное безмолвие.
— Не молчите, — попросила я.
И кесарь все же поведал:
— Тебя пытались отравить, нежная моя. — Он вновь улыбнулся… ласково. Мне вдруг стало жаль тех, кто пытался… — Поздно, — обрадовал супруг, — там жалеть уже некого.
Затем кесарь ласковым тоном, от которого кровь стыла, сообщил:
— Семь суток, нежная моя. Считай это наказанием за беспечное отношение к собственной безопасности.
Нервно сглотнув, я все же поинтересовалась:
— Семь суток чего?
— Ареста, — все с той же ласковой улыбкой ответил кесарь. — И не сметь покидать пределы моей спальни.
Что?! Нет, я, конечно, слышала о любовницах кесаря, которым было приказано не покидать пределов его спальни. Да что там слышала — одну из жертв темпераментности некоторых бессмертных я видела воочию! Но я ему не любовница!
И ярость вытеснила странную слабость, которая словно сковывала все тело.
Стремительно вскочив, я рванулась к двери, отчаянно проклиная кесаря, идиотизм всей ситуации и то пренебрежение, с которым он посмел отнестись к собственной супруге! Я, между прочим, — императрица всей Прайды, а не продажная девка! Да я…
— Императрица моя, — совсем ласково произнес кесарь, едва я схватилась за дверную ручку, — еще один шаг, и я устрою тебе путешествие к обломкам Оитлона!
Осознание собственного бессилия накатило одновременно с ощущением абсолютной слабости. На пол я начала сползать там же, а вот сознание потеряла, едва кесарь подхватил меня на руки…
Последующие семь суток тянулись невероятно долго. И если первые два дня я почти постоянно спала, то с третьего уже маялась от безделья.
Еду мне приносил кесарь! Причем собственную, ту самую, протертую до пюреобразного состояния рыбу и коренья. Поначалу кормил, после оставлял на столике у окна и молча уходил. За все эти дни не было сказано практически ни слова. На ночь меня оставляли одну, но попыток уйти я не предприняла ни единой. Слишком хорошо мне была известна пренеприятная черта характера императора — он всегда держал данное слово.
К исходу седьмых суток я, нетерпеливо притоптывая, стояла у окна и осуждающе смотрела на заходящее солнце. Осуждение мое имело причины — солнце совершенно безобразным образом медлило! А мне просто жизненно необходимо было покинуть наконец место собственного затворничества и узнать, что происходит в государстве. О Великий Белый Дух, шенге, Свейтис, Райхо и, конечно, мой несносный рыжий уже каждую ночь снились! Я не просто соскучилась, я истосковалась.
Чуть слышно скрипнула дверь. Обернувшись, увидела входящих с подносами служанок. Едва не бросилась к ним навстречу и сама поразилась своему желанию. Вот что значит все эти дни не видеть ни единого человеческого лица. Просто кесарь — не человек.
— Рад, что ты это понимаешь! — император появился вслед за служанками. — Нежная моя, до утра ты здесь.
Мой разочарованный стон огласил апартаменты кесаря.
— Степень твоего ликования я уже осознал, тоскующая моя, — раздраженно произнес император.
Не думать, не думать, не думать… Однако стоило взглянуть на супруга, как мысли хлынули потоком, — глаза императора вновь ярко сверкали. Даже ярче, чем прежде, и в полумраке комнаты, что уже не освещалась лучами заходящего солнца, это было особенно заметно. Не думать, не думать, не думать… я подумаю об этом завтра, когда буду разбирать все накопившиеся за прошедшие сутки вопросы!
Служанки накрыли стол, изобразили реверансы и так же молча покинули нас. Я осталась стоять у окна, вглядываясь в последние отблески заката… Дохлый гоблин! В своих мечтах я уже мчалась к Свейтису выяснять, что же там произошло, эта неутоленная жажда любопытства выводила из себя!
— Ты всегда можешь спросить меня, коварная моя, — мягко предложил супруг.
Я сжала кулаки, пытаясь сдержать растущее раздражение. Досада, гнев, усталость от нахождения в замкнутом пространстве, постоянное и напряженное скрывание собственных мыслей… у меня было ощущение, что я сейчас просто взорвусь!
— Сядь за стол, — резко приказал кесарь.
Молча развернувшись, я пошла мыть руки. И не потому, что существовала объективная необходимость, а исключительно из желания успокоиться. Мое молчаливое неповиновение молчанием же и было встречено.