Игрушка императора
Шрифт:
Все остальные, включая и четырех жриц, оставались стоящими на коленях! И только мы вдвоем возвышались над площадью, над народом, над правителями… И такое ощущение, что даже над всем миром…
— Нежная моя, посмотри на меня, — тихо приказал кесарь.
Мгновенно подчинилась и вздрогнула под его внимательным изучающим взглядом.
— Я, — начал супруг тихим, слышным только мне голосом, — Араэден из рода Архаэров… Поглощающих Силу, беру тебя, Катриона из рода Уитримана Охраняющих Жизнь!
Я все ждала продолжения фразы. Брать-то нужно куда-то. Можно сказать «беру в жены», хотя мы и так женаты. Можно сказать
— Иногда, нежная моя, твои рассуждения ставят в тупик, — отрешенно сообщил кесарь.
Меня тоже ставят в тупик его поступки — и ничего, жива… пока жива.
Жестокая усмешка прервала очередной поток кощунственных мыслей. А после кесарь соизволил взять два тонких изящных браслета, кои покоились на подушке последней жрицы, уже уставшей держать ее на вытянутых руках, и оба браслета надел на мои запястья.
И снова трубы! Под их торжественное звучание мы повернулись, поднялись по пяти ступеням к тронам, развернулись снова к народу и одновременно сели. Тут же присутствующим разрешили встать, и послышались крики бурной радости то ли по поводу моей коронации, то ли по поводу того, что можно встать. Полагаю, второе вернее.
Затем два герольда вышли чуть вперед и подняли руки. Толпа умолкла… и началось…
По очереди каждый из герольдов зачитывал очередной указ великого императора.
Рассеянно слушая, выяснила, что мне присвоен титул пресветлая. Пресветлая императрица — и никак иначе обращаться ко мне не полагалось. Далее сообщалось, что каждый житель империи присягнет мне на верность устно, а все правители подтвердят данное ими слово еще и письменно.
Три секретаря кесаря спустились к толпе айсиров. Перед каждым из них установили высокий стол, на который секретари торжественно водрузили по свитку… а рядом не менее торжественно по перу Фахеши. Это было нечто!
— А что в словах присяги? — поинтересовалась я.
Небрежный жест — и мне подали свиток, видимо, заготовленный специально. Стараясь не думать о том, насколько хорошо меня знает кесарь, я торопливо вчиталась в строки. Строки изумили. Все нижеподписавшиеся обязывались хранить верность пресветлой императрице, не посягать на честь и достоинство, беспрекословно подчиняться, защищать ценой жизни и много чего еще… сто двадцать пунктов!
— Они не подпишут, — уверенно сказала я.
В это время герольды поочередно все эти сто двадцать пунктов зачитывали. Народ потрясенно молчал. Да что там народ, я тоже потрясенно молчала, глядя на супруга. А кесарь улыбнулся, не мне и… ласково. Короли, правители и властители, стиснув зубы, потянулись к столикам.
Представила себя на их месте… Да, я тоже подписалась бы под чем угодно, едва узрев эту ласковую улыбку императора. Потому что у кесаря обычно проскальзывал только холодный интерес к игре человеческими жизнями, а вот когда появлялась эта улыбка… жизни обрывались, и обрывались мучительно.
Молча и напряженно слежу за действом — правители подходят, берут перо Фахеши, оно наполняется кровью и ставится подпись. И каждый знал — этой подписью он обязывает весь свой род исполнять взятые обязательства. Стоит нарушить условия договора — и каждый член рода, связанный кровными узами с подписавшим, сгорит в пламени. С пером Фахеши не шутят… как и с кесарем. И я смотрела, как те, кто еще не так давно гордо и свысока поглядывал на принцессу-утырку, обреченно принимают собственную участь и низко склоняются передо мной, перед тем как коснуться пера и отдать себя в рабство. А это фактическое рабство!
— Ты не осознаешь, наивная моя, что это самое рабство — наиболее действенный способ защитить тебя и сохранить целостность Прайды, — небрежно произнес кесарь.
— Вы желаете, чтобы я поверила в то, что являюсь причиной происходящего? — Я нервно усмехнулась и тут же поспешила заметить: — Вам достаточно было просто приказать.
— Приказать что, нежная моя?
Но я не ответила. В сей момент настала очередь отца, а следом за ним Динара поставить подписи. И все бы ничего, но стоило им подойти к центральному столу, как секретарь извлек иной свиток. Мой отец торопливо развернул, вчитался, стремительно обернулся к правителю Далларии. Динар взял свиток и начал читать. Скорость чтения у рыжего молниеносная, в этом я убедилась еще на перевале Гросса, но сейчас даллариец читал медленно, вдумчиво, и по мере чтения лицо его бледнело, а челюсти сжимались.
— Что происходит? — невольно выдохнула я.
Поспешно повернулась к кесарю и замерла. Император смотрел на меня с улыбкой. Такой нежной, покровительственной, мягкой и в то же время бесконечно жестокой.
— Нежная моя, — тихо произнес император, — в своей жизни я любил лишь дважды. Впервые испытав это сжигающее чувство, я предоставил свободу выбора той, которую фактически боготворил. Я сделал все, чтобы она оценила, увидела и выбрала меня, но Элиэ избрала темного… И вот спустя сотни лет в моем сердце вновь расцвело это упоительное чувство. Но на сей раз звезде моего сердца я не предоставлю свободы выбора, Кари Онеиро.
Так как во время его монолога я смотрела исключительно на Динара, то отчетливо увидела, что чтение мой любимый уже завершил и сейчас безмолвно ругается. Вскинув голову, рыжий посмотрел на меня, понял, что я тревожусь, и грустно улыбнулся. Да что там?
— Пожалуйста, — тихо взмолилась, — я могу узнать, что в том документе?
— Ты не слышишь меня, нежная моя, — спокойно заметил кесарь.
— Что вы, — обернулась к нему, холодный озноб пробежал по спине, как и всегда при виде его холодного, изучающего взгляда, — я все слышала. Вы в своей жизни любили дважды. Если учесть, что в прошлый раз вы говорили об одной-единственной любви, значит, вас можно поздравить с новой любовью. Поздравляю. Желаю счастья! — и подумала: «Бедная та блондиночка, придется ей безвылазно сидеть в спальне кесаря, пока у него страсть не пройдет». А страсть у всех со временем проходит. Но это не суть важно. — Теперь вернемся к моему вопросу: «Могу я узнать, что в том документе?»
Неожиданно кесарь рассмеялся. Это было странно и привлекло к нам всеобщее внимание, хотя мы им и так обделены не были. Смех нашего бессмертного оборвался внезапно, после чего император с насмешкой вопросил:
— Наивная моя, ты поразительно мало знаешь о чувственной стороне человеческих взаимоотношений.
Сво… хороший кесарь.
— Знаете ли, — я едва не зашипела от злости, — времена моей юности проходили среди старцев, уже утративших интерес к каким-либо отношениям кроме тех, что сулят политическую либо экономическую выгоду! И это вашими стараниями, должна заметить.