Игры Кришны. Кришитоши
Шрифт:
Сконцентрировав волю, он выдохнул из груди: «АОУМ!» Затем, набрав полные легкие воздуха, повторил то же самое, но уже протяжнее. Забытым чувством ожила вся психорефлексия. Части тела стали послушными. Слух обострился: он различил чьи-то шаги, приближавшиеся к входу в пещеру.
«Старец… хранитель, — мелькнула в его сознании мысль. — В это время он приходит для того, чтобы читать мантры».
Светильник озарил всю пещеру. Хранитель подошел к телу, сел напротив, скрестив ноги, и принялся читать «Победивший смерть». Произнося последний слог, служитель начал заикаться. Ожившее тело склонилось над ним, проложив свой указательный палец к его устам. Холодный ужас наполнил грудь старца.
— Принеси мне фруктов и меда, — обратилось оно к старцу. Служитель встал и покорно отправился к выходу из пещеры.
Прислушиваясь к удаляющимся шагам служителя, он произнес:
— Со Хам.
Он сжал кулак и почувствовал резкую боль в безымянном пальце. Поднеся руку к лицу, обнаружил, что на его руку поверх перчатки надето кольцо. В его памяти вспыхнули образы: отец Франческо, Мария, а вслед за ними потянулась вся цепочка событий, в которой ярко проявилось посещение обители семи риши.
— Ориентиром, указавшим на место рождения Марии, были часы, сделанные из сплава, созданного Франческо. Они магнитом притянули ее. Воплотившись, Мария приняла его в свое чрево. Все прошло успешно.Произнес все то же знакомый голос.
Сосредоточившись, он произвел свои подсчеты.
— Триста шестьдесят лет прошло на земле.
— Меньше часа прошло в обители семи риши.
— Более трех с половиной тысячи лет в низших пределах вселенной, — добавил Джинн.
Раздались приближающиеся шаги. Огонек светильника скользил по рельефу стен. Подойдя к телу, служитель поставил перед ним корзину с фруктами и кувшин с медом. Почтительно склонившись и не поднимая головы, старец повернулся к выходу лицом и робко удалился.
— Понадобится несколько лет, чтобы ты собрал всех обитателей Вайкунтх, пришедших с тобой на землю. Я приобрел остров за время твоего отсутствия. Там, на острове, мы создадим Ашрам, в котором, приобретя земное сознание, Криштоши переродится вновь.
Возвращение
Операция глупости
Даже малые дети знают, что в мире всегда есть те, кого можно надуть, и те, кто их надувает. Для многих надувательство становится смыслом жизни, который они передают в наследство своим детям, а те, как правило, своим детям. Так образуются целые касты надувателей, которые тщательно следят за поведением надутых, чтобы вовремя втоптать в грязь осененного тщеславием и осознавшего свое положение надутого, пытающегося дерзко вернуть утраченное. Вне всякого сомнения, приходит время, когда он приобретает массу поклонников, жаждущих чего-то свежего, щедро поощряющих своего нового факира. Толпы поклонников делятся на две части: на тех, кто устал от себя и их мятежные души, нуждаются в ярком зрелище, и на тех, кто пришел оценить мастерство иллюзиониста и при этом с важным видом заявить, что все это уже видел или что все это слишком просто. Конечно, как все это просто посетить зрелище за чужой счет.
В тот день рынок был переполнен людьми. Солнце стояло в зените. Под навесами торговых рядов, где в большинстве своем сидели женщины, можно было скрыться от безжалостно палящего солнца. Каждый на тот час занял выгодную для себя позицию,торгующие против покупателей и наоборот.
У входа на рынок рукоплескала толпа, в центре которой стоял мужчина. Толпа требовала повторить главный номер. Желающие посмотреть на волшебные руки кудесника стекались со всех сторон рынка, неся с собой стулья, ящики, все, на что можно было забраться повыше. Заняв место поудобнее, многие забывали о зрелище, изучая стоящего рядом, но как только они замечали, что сами стали объектом внимания, то невидящим взглядом смотрели на сцену, непрестанно думая о своей поношенной одежде.
Большинство лиц было охвачено восторгом. Лишь одно выделялось среди них: оно казалось неживым, несмотря на то, что губы его были растянуты в улыбке. Из сотни собравшихся зевак едва ли не каждый второй обсуждал перстень на руке у незнакомого кудесника, почему-то надетый на палец поверх перчатки. В толпе слышался чей-то шепот: «Все дело в перстне — он магический!»
Номер за номером артисты собирали щедрую дань со зрителей. Их выступление подходило к концу. Очевидно знавший об этом мальчуган, стоявший неподалеку от места представления, направился к веселившимся неподалеку сверстникам. Они внимательно слушали какого-то рассказчика. Подойдя к нему, мальчуган похлопал его по плечу и кивнул в сторону толпы зивак.
– Все помнят? Ищем часы, — обратился он к мальчишкам.
Через несколько минут дети, такие домашние и воспитанные, как показалось бы на первый взгляд, мелькали среди восторженно ликующей толпы горожан, разинувших рты, как больной на приеме у врача. А дети меж тем будто бы помогали невидимому лекарю, шаря по карманам «пациентов» излечивая их от самого вредного и опасного заболевания — глупости.
Объявив о конце представления, маг принялся собирать свои вещи. В толпе, которая только что ликовала, послышались ругательства в адрес негодяя, лишившего их, тощих кошельков.
И кто здесь виноват? Заявивший о наивности зрелища или пытающийся обвинить в краже соседа? И разве не счастлив тот, кто посетил зрелище за чужой счет?
Возвращение
Встреча двух неаполитанских мастифов
Всю свою жизнь он прожил как актер, сам того не понимая. Импровизировал в такт своим слабостям. Считал себя героем времени, находя оправдание своим скверным поступкам. Он старался всерьез не задумываться о содеянном. Доверившись течению времени, преодолевая препятствия, он зачастую собирал их головой. Общество относилось к ниму со снисхождением , находя, содеянное им не заслуживающим внимания, в и без того сложное время. Безнаказанность, отсутствие всякого порицания давали ему повод воображать себя власть имущей особой, хоть он к этому сословию никак не принадлежал.
Щегольски одевшись, он любил прогуливаться по людным улицам города, проходя через рынок, где крайне редко что-либо покупал, но с огромным удовольствием хвастался перед зеваками часами, доставшимися ему от прадеда-часовщика.
Большим пальцем он открывал крышку часов, под которой на белом циферблате золотом римских цифр, были разбиты на сутки. Затем с важным видом закрывал крышку, клал часы в карман и направлялся по маршруту, который уже много лет не менял.
Любимым его занятием было созерцание мира со своего балкона. Шум улицы въелся в его сознание, став его частью. Ночью сквозь стену можно было слышать, как соседка в порыве ревности бранит своего мужа. У кого-то играла музыка, работал телевизор, изредка доносились до его слуха голоса прохожих. Настенные часы отсчитывали такт симфонии жизни.
Тишины он боялся больше всего на свете. И даже если просыпался под утро, когда город еще только собирал силы для нового переполоха, он тут же, бормоча себе под нос, принимался мерить комнату шагами. Прогулка по двадцати квадратным метрам продолжалась до тех пор, пока он не начинал чувствовать усталость. Затем, не переставая болтать, он залезал под одеяло, подбирал его под себя и успокоившись, прислушивался к своему сердцебиению, отсчитывавшему минуты его молчания.
На смену ночи приходило утро, словно рождение, дающее новые надежды. Город просыпался, обагренный первыми лучами солнца.