Игры олигархов
Шрифт:
С этим еще можно было как-то свыкнуться, зная неадекватность мировосприятия Ярославы, найти какой - никакой аргумент, если б не еще один факт, совершенно неожиданный, не укладывающийся в голове при любых аргументах - она пыталась покончить с собой.
Это невозможно было понять, невозможно принять, это выходила за все мыслимые границы.
Это как надо было его ненавидеть? Как относиться, каким уродом считать, если она предпочла умереть, но не стать его содержанкой?
Что мнить о себе? Какими категориями мыслить, если между сытой и безмятежной жизнью с ним и смертью,
До какой степени нужно ненавидеть, презирать его, чтобы лишать жизни себя?
Лучше в гроб, чем под него? Лучше на кладбище, чем на веселые рауты и в бутики?
Он был обижен, он был унижен, оскорблен без слов. Никогда он испытывал подобного пренебрежения, ненависти, брезгливости к себе.
Да, он не красавец, но не до такой же степени малосимпатичен, что на него и смотреть нельзя, думать о сексе с ним! А выходит так.
Ему сделали шах и мат, подрезали на корню, раздавили. И все, какая-то глупая, несдержанная, невоспитанная, экспрессивная девчонка!
Первым желанием было выставить ее вон. Но это желание было слабым, мимолетным. Только явилось, как уже пропало. Однако кормить свои комплексы в ее обществе желания было мало.
Лешинский через плечо покосился на спящую Ярославу - во сне она выглядела сущим ангелом. Но какова фурия в жизни!
– Что скажите, Андрей Федорович?
Врач убрал шприц, использованные ампулы в салфетку на лотке, чтобы унести потом и выбросить, и, помявшись, сказал:
– Трудно судить, голубчик, Александр Адамович. Результат поверхностных анализов будет ясен утром, а вот более углубленное обследование нужно бы провести. Эээ, понимаете, люди-то в уме и здравой памяти с жизнью своей так не шутят. Н-да-с, без обид, голубчик, Александр Адамович, но Ярослава Робре..Робетр…
– Ярослава.
– Да, пардон. Так вот стресс, дас-с, сильнейшее потрясение психики на лицо. Ээээ, знаете ли, всякое видал, но чтоб самостийно тупым предметом самому себе увечья наносить, это из ряда вон, доложу вам. Тут нервишки шалят нешуточно. Отдых, отдых, еще раз отдых и минимум волнений. Витаминчики, прогулки, эээ, и все-таки детальное обследование. Молодежь нынче хилая пошла, нервишки слабые, а поступки-то ого-го. Ничего бы не исключал, да-с, ничего.
– Долго она спать будет?
– Ну-у, что мог, я сделал, остальное молодой организм совершит.
Это время, Александр Адамович, тут уж ни я, ни вы невластные.
Природа, да. Не надо мешать ей, она нас мудрее. Могу идти?
– Да.
Доктор забрал лоток и осторожно вышел из спальни.
Алекс постоял над спящей девушкой и тоже ушел. Он не любил, когда его планы рушатся, а выходило, что они рухнули. Вместо приятного вечера, наслаждения и радости, ему предложили горькую пилюлю разочарования, врезав по самолюбию так, что дай Бог оправиться. И смотреть на виновницу отвратного настроения, он не хотел.
Завтра она придет в себя, он немного оправиться от потрясения, тогда будет видно, что делать дальше. Ненормальные ему не нужны. Он любит непредсказуемости, но не такого размаха и типа, что ему преподнесли.
Ярослава отлично выспалась.
Сползла глубже под одеяло, не зная, что дальше делать. Бежать - некуда, встречаться с Алексом - Боже упаси. Опять же лежать - придет он сюда и… А если уже "и"? Прислушалась к себе - вроде нет, чуть рука болит и все. Если б он с ней, как с Ларисой, ощущения и состояние другими бы были. Выходит, не тронул?
Тьфу! Да что она себе выдумывает?!
А почему нет? Что хорошего о маньяке думать можно?
Девушка осторожно встала, крадучись пошла к дверям, прислушалась, приоткрыла и заглянула в щелочку. Фуу, ты! Это ванная комната, идиотка!
Но тоже кстати. Ярослава нырнула в помещение, что было больше ее комнаты в городе. Привела себя в порядок, умылась и задумалась - чего дальше? Прятаться здесь? Где? Под кафелем в банкирском стиле, под зеркалами или широкой кроватью в спальне? И долго прятаться?
Волнение, страхи отошедшие во время сна, вернулись вновь. Может забиться в каком-нибудь самом дальнем углу этого мавзолея? Поможет?
Суздалева к другим дверям спальни пошла, крадучись, как вор, и тут они распахнулись. На пороге вырос Алекс и замер, хмуро и недовольно разглядывая девушку. Та сжалась и даже чуть присела, надеясь стать маленькой и незаметной, а может вовсе показаться ему страшной и непривлекательной, чтобы никаких желаний у него в помине не возникало.
– Идем завтракать, - кинул хмуро и вышел в коридор. Ярослава бы не пошла - страшно, но мужчина явно был не в духе, а это ее страшило еще больше. Поэтому перечить не стала, потащилась за ним, держась на приличном расстоянии.
Сели за накрытый стол друг напротив друга. Она, сторожась на него зыркает, он в газету положенную возле тарелки смотрит, будто ничего больше не интересует. Дикая ситуация. Вроде радуйся, а Ярослава нервничает, даже вилка в руке ходуном ходит. Аппетита, естественно, вовсе нет.
Он газету развернул, девушка отпрянула, словно по тревоге.
Алекс глянул на нее так, что мороз по коже от страха пошел, опять в прессу уткнулся.
Зол он был и обижен до глубины души. Он не газету читал - девушку видеть не мог. Оскорбила она его, настолько сильно унизила, что он мыслить о подобном не мог, представления раньше не имел. И вроде - выгони, чтобы не напоминала об этом, а как подумает - стена внутри встает - не перешагнуть. Не объяснить самому, почему вытолкать не может. Сердился, дулся, но терпел.
Лешинский в эти минуты по-настоящему понял выражение "нервы вытрепала", и понял тех, кто так говорит. Состояние в точку - растрепанное. Вся палитра чувств по крови бродит, самые противоречивые желания возникают. К чему это показывать? Лучше успокоиться, сделать вид, что увлечен утренними новостями.
Ярослава есть не могла. Ковырялась в пище, косилась на Лешего, на сервировку стола, интерьер, и чувствовала себя бегемотом, втиснутым в сейф. Мало неуютно, неудобно, тесно душе, так еще не вырвешься, и неизвестно когда и за какой надобностью за тобой придут.