Игры олигархов
Шрифт:
Но готов ли он ее потерять, тем более сейчас?
Алекс вздохнул: а зачем оставлять, тем более брать на себя отцовство ребенка от такой женщины как Жанна, та же Ирма? Вроде бы
Ярослава другая, но как узнаешь точно, не проверив? И потом, если
Игорь ошибется, наконец? Это бы потешило самолюбие Лешего и серьезно подкосило "неотразимого" Расмуса. И решило вопрос с ребенком.
Да, пожалуй, Алекс не против познать прелести и тяготы отцовства.
Наверное, даже пора. Но мать его ребенка - не любовница, она должна быть безукоризненна
– Александр Адамович?
– напомнил о себе Штольц.
– Да. Придет Расмусов.
– Понял.
– Проводишь его в библиотеку к Ярославе. И обеспечь мне видеонаблюдение.
– Понял. Я свободен?
– Да.
Мужчина замялся.
– Ну, - поторопил его Алекс, видя, что тот хочет что-то сказать.
– Боксер вернулся.
Понятно. Должность может уплыть к прежнему хозяину. Ох, "заботы"!
– Ты остаешься на его должности. Виталий пусть принимает твои дела. Теперь он зам, а ты его начальник.
Мужчина повеселел:
– Понял.
И вышел.
Весь день Алекс странно смотрел на нее, она бы сказала - ошарашено, но знала, что того ничем не удивишь, да вроде и не удивляла, и поэтому прогоняла эту мысль, как нестоящую внимания, старалась не обращать на взгляды мужчины внимания. И позволил себе немного по-обижаться на Лешего за вчерашнее, хотя больше сожаления чувствовала, чем обиды. Жалко было себя, его, дурочка с перекошенной психикой, отогреть хотелось и самой отогреться. Но получалось что она во всем "некчемуха", за что не возьмись, о чем не мечтай.
Ярослава залезла с ногами в кресло в библиотеке и, обнявшись с томиком Шиллера смотрела на позолоченный циферблат часов у стены.
Красавцы - антиквариат, век восемнадцатый. Здесь что ни возьми, куда не посмотри - пышность и высокий класс экстерьера, только живет в этой атмосфере не прошлое, не настоящее и не дай Бог, будущее, скорее нечто вне времени и пространства, вне обычных человеческих чувств, ощущений, мнений переживаний. И она всего лишь интерьер, как не откидывай эту мысль. И стала чужой себе, такой же странной, как атмосфера в этом доме. И так же как все и все здесь, словно зависла между прошлым и будущим, между временем и пространством. И была ли?
Будет?
Даже самой себе она кажется фальшивой, ненастоящей, чем-то похожей на эти часы, вроде реальные, а вроде нет. Пришедшей как они из другого мира и недоумевающей, почему осталась, как они, наверняка, удивляются происходящему вокруг.
А было ли иначе? Сейчас вспомнить, не вериться - был ли институт,
Гриша, все те переживания, что перевернули ее жизнь так нелепо и страшно. И что делать дальше? Она тратит день за днем, ломает себя, терпит, пытается, что-то наладить, изменить, но снова и снова наталкивается на глухую стену непонимания. Вроде вот же - нормальная человеческая
Как же расковырять ее, как оголить, заставить прорвать заслоны и бастионы? Опустить руки, сдаться? Так хочется… но разве можно?
Жалко, безумно жалко его, себя, девочек. Гришу.
О нем особенное помнилось и печальное, поэтому Ярослава старалась не думать вовсе - так проще, спокойнее. Она лишь позволила себе раз представить, чтобы было, если бы их отношения не разрушил Алекс и, поняла - ничего бы не было. Ни-че-го. Потому что у того чего нет, не может быть будущего. Как у нее сейчас.
Гриша не понимал ее, как не понял, не понимал Алекс.
Так странно, если вдуматься: что между ними общего? а вот - нашлось. И у нее с Лешинским есть одинаковое - оба слишком одиноки и зажаты: у него явно какие-то комплексы, у нее фобии. А Гриша, хоть и одинок как все в этом мире, в век технократии и высоких технологий, вечно спешащих куда-то людей, не замечающих друг друга, но все же он в более выгодном положении, чем Алекс и Ярослава. Он свободен, волен что-то решить сам, волен стремиться к чему он хочет и добиваться. А что может она?
Девушка покачала головой: странные перепады настроения - то кажется, горы свернуть может, то легла бы и не вставала, пусть даже поезд бы по ней прошел. И эта странная, патологическая привязанность к Алексу, болезненная больная, мятежная, бросающая из крайности в крайность: то хочется обнять, то ненависть давит настолько сильно, что придушила бы его.
Она не понимала, что с ней происходит.
Зависимость жертвы от палача? Но последнее время он не подходит на эту роль.
Зависимость женщины от мужчины?
Женское сострадание, чувствительность… глупость?
А может?… Нет, не может. Это было бы слишком!
Ярослава резко поднялась, сбегая от мыслей и качнувшись, рухнула обратно в кресло, не сообразив, как это произошло. На какой-то миг перед глазами стало темно, накатила дурнота и вспыхнуло, закружилось интерьером библиотеки. Девушка закрыла глаза ладонью, испугавшись своего состояния. Неужели она действительно беременна?
Эта мысль раздавила девушку, приморозив к креслу.
Минут пять, вне пространства и самой жизни, в ступоре, оледенении. А затем лихорадочная работа мысли: что делать? Что?!!
Рожать?
Нет!
На аборт?
Как можно? Нет.
И где выход?
На минуту захотелось все бросить, сбежать, забыв об обязательствах, о подругах. Пусть сами, как хотят! Почему она должна так страшно расплачиваться? За что? А они за что? За то, что богачам было скучно?!
Ярослава оттерла с лица проступившую испарину и прикусила большой палец руки зубами, чтобы не раскричаться и не расплакаться, как-то удержать себя от истерики. Ей показалось, что вернулось отчаянье месячной давности и она вновь готова хоть в омут головой, хоть с обрыва вниз, хоть убить, хоть разнести этот особняк, клоаку, вертеп монстров.