Игры с Вечностью
Шрифт:
– Хватит.
– Она лениво махнула рукой.
– Ты никогда так не многословен, как в общении со мной. Значит, тоже скучал.
– А как иначе?
– Он покачал головой.
– Ответь на мой вопрос, чего ты хандришь уже третью неделю? Или четвертую?
– Четвертую.
– Она скривила губы.
– Не отпускает что-то.
– Чего тебе не хватает?
– Он удивился.
– Я впервые встречаю женщину, которой не подняло настроение солнце Испании.
– Я первая.
– Она подняла с пола журнал.
– И единственная в своем роде.
– Понятно. Сборка несерийная, ручная работа...
– Ручная?..
– Она засмеялась.
– Дочь!
– Отец погрозил пальцем, тоже в шутку.
– Без ваших грязных намеков обойдусь. Мужика тебе хорошего надо, сразу вся дурь и тоска исчезнет. Летать по дому будешь...
– Отец!
– Она так же шутливо погрозила ему, но уже кулаком.
– И без ваших намеков...
– Да я прямо говорю. Не
– Я очень избирательна, и всякое в дом не таскаю. А ты, почему ни разу не знакомил меня со своими дамами? Мне же тоже интересно!
– Ну, я их словом "всякое" назвать не могу, потому как сам очень требователен, к сожалению...
– он возвел очи к небу, - но зачем тащить в дом кого-то с кем через пару месяцев я уже не буду?
– И я так считаю. Вопросы есть?
– Нет, начальник. Ох, горе. Ну, вот скажи, почему ты такая умная на мою голову? Где сядешь, там и слезешь!
– Жаловался он красивой брюнетке на обложке журнала, который взял в руки.
– Сам старался с детства. Кто книги по психологии рекламировал мне? Фрейд, Юнг, Берн!
– Она села на кровать, обняв подушку, и снова немного погрустнев.
– Перестарался. Не дочь выросла, а Совет Федерации. Прям ректор МГУ, только в юбке.
– Брюнетка эту отповедь слушала очень внимательно, даже не мигала. Боялась слова пропустить, наверное.
– Не смотри на нее так. Покраснеет.
– Сквозь зубы проронила Анна.
– Покраснеет.
– Анатолий Борисович, кривляясь, передразнил дочь.
– Я его с собой заберу, почитаю на досуге.
– Он собрался положить журнал в карман.
– Отец!
– Ладно, шучу.
– Он кинул журнал на кровать.
– Когда на работу пойдешь?
– Резко сменил он тон, и уже серьезно смотрел на дочь.
– А надо?
– Она искоса посмотрела на него.
– Надо. Хотя бы чтобы узнать, что это такое. Сама выбери должность и фирму, я устрою. Устройся, поработай пару месяцев, а там сама решишь, что тебе надо. Настаивать не буду, санкций каких-то вводить тоже, но тебе это самой пригодится в будущем - опыт работы с людьми в коллективе. Я бы на твоем месте попробовал, по крайней мере, от хандры избавишься, и жизнь изменишь. Меньше времени будет на мысли о всякой бредятине.
– Работа. Четкий график, ранние подъемы...
– Она мотала головой, хотя уже согласилась внутренне с отцом, просто хотела его немного подначить.
– Я же тебя не кирпичи класть, и не на завод в токарный цех отправляю.
– Он засмеялся.
– С твоим маникюром, я представляю. Папа, я сегодня треугольную многозаходную резьбу на штифты наносила. Ха...ха...ха!
– Его согнуло от смеха.
– Не могу! Я тогда все на свете попутаю. О такой дочери мечтать только можно.
– Ага. Почему бы мне в таком случае сантехником не пойти работать?
– Она рассерженно посмотрела на него.- За бутылку паленки унитазы чинить? Тоже мне юморист нашелся.
– Анюта, работа любая уважаема, если она не одним местом делается.
– Отец укоризненно посмотрел на нее.
– Ты же на финансиста училась, в этом разбираешься хорошо, и любила предметы. Давай, я тебя на эту должность устрою куда-нибудь. Но к себе не возьму, а то гонять буду по работе, без снисхождений.
– А я к тебе и не пойду.
– Она положила на подушку голову.
– В воскресенье я тебе назову место, куда я устроюсь. Дай время подумать.
– Не вопрос. Не выспалась?
– Да, вчера танцевала всю ночь.
– Ну тогда спи. Не мешаю.
– Он развернулся.
– Ага. Давай, увидимся.
– Давай.
Она заснула сразу. Ей снился Лондон.
Туман плыл над Темзой, заволакивал горизонт, утяжелял воздух. Туман покрыл все - сады, мосты, площади и старое Вестминстерское аббатство с его кладбищем, на котором за прошедшие века упокоились Уильям Блейк, Чарльз Диккенс, Альфред Теннисон, и немало других английских мастеров слова. Теперь от них, собранных вместе в Уголке Поэтов, остались только серые плиты, кельтские кресты и глыбы памятников с эпитафиями. Sic transit Gloria mundi, - "Так проходит слава земная". А туман царствовал над Лондоном. Он даже скрыл купол великого творения Кристофера Рена - Собор Святого Павла, одну из жемчужин столицы Англии. Архитектор возводил собор на протяжении тридцати трех лет, и теперь любому прохожему заметно, насколько монументально это строение, требовавшее кропотливых расчетов и нечеловеческих усилий при строительстве. Говорят, что пожилой Рен, когда в 1708 году завершил строительство, плакал над своим детищем от счастья. Уникальность этого собора еще и в том, что благодаря точным расчетам архитектора, многотонный козырек над входом держится только под тяжестью несущей стены. Колонны, на которые он якобы опирается - всего лишь красивый муляж. Между их вершиной и козырьком небольшой зазор. Архитектор не хотел ставить эти опоры, но духовенство, опасаясь, что козырек может рухнуть и накрыть собой проходящих людей, настояло на этом. Кристофер Рен послушно развел руки, молча кивнул и сделал все равно по-своему. Что же, виват, гений! Козырек за триста лет существования собора так и не обвалился.
Как раз на творение Кристофера Рена и смотрела Анна Диманче, восхищаясь благородностью линий и монументальностью неоклассицизма. Она жалела, что купол скрывал туман, но даже фасад, видимый в белой пелене, впечатлял и очаровывал. Англия встретила француженку туманом, и вот уже третий день он не хотел оставлять эти древние кельтские земли. Холод ноября обещал скорые заморозки. Если вы зимой никогда не видели тумана, витающего над сугробами, то отправляйтесь на родину Уильяма Шекспира, и там непременно встретите это редкое природное явление. Английская погода и холодный британский юмор - вещи на любителя.... Истинная парижанка, каковой была Анна, видела, конечно же, и на своей родине величественные соборы, красивые аббатства, громадины дворцов и замков, но здесь все было абсолютно другое. Пролив Ла-Манш разделял не две страны, а два мира. Я не берусь утверждать, что англичане и сейчас не любят французов, но издревле взаимопонимания между кельтами и галлами не было. Чего стоила хотя бы Столетняя война, длившаяся с 1337 по 1453 годы. Примеров такого долгого противостояния между народами история больше не помнит (и, слава Богу!). Об этом и промелькнула мысль у Анны, когда она смотрела на хмурые бледные лица прохожих. Чопорность, непроницаемость и невозмутимость англичан разительно отличалась от французской ироничности, быстроты и хитрости, которая особенно впечатляла на лицах парижских Гаврошей, привычных для жителей этого города так же, как и туман для лондонцев или солнце для римлян. То, что она иностранка, было видно сразу - от открытости смуглого лица до покроя платья по последней парижской моде. Это ей не мешало, и даже наоборот, она не раз замечала восхищенные взгляды мужчин, отлично скрываемые под полуприкрытыми веками. Показывать эмоции бестактно для джентльмена, и это одна из основ чести. Анна отлично понимала это, и забавлялась, посылая иногда быстрые улыбки в их стороны. Ни один из испытуемых этой красивой и веселой девушкой не прокололся и не выдал изменившимся лицом чувств. Надо отдать этим господам должное, я бы не смог устоять под ее чарами, хотя, воспитание - это сила, и оно у меня далеко не британское.
Анна об Англии и ее жителях знала не понаслышке, вернее, понаслышке, но от компетентного человека - гувернантки по имени Гленн, уроженки туманного Альбиона, которая с детства воспитывала мадемуазель Диманче, и знала о своей родине все. Гленн отличалась от породы строгих и невозмутимых представительниц своей профессии английского происхождения так же, как арабский скакун отличается от лангедокского першерона, в лучшую, разумеется, сторону. Она обладала отличным чувством юмора, отзывчивостью, добротой, легким характером и общительностью. Если ее сослуживицы славились своей строгостью и образованием, то Гленн не худшую образованность сочетала с человечностью по отношению ко всем, от кошек до стариков. Этим она и понравилась Полю Диманче, отцу Анны. Мать Анны, Жюстина, вышла за Поля очень рано, когда ей только стукнуло пятнадцать. Она не знала любви, ее замужество спланировали, даже не спросив ее мнения. Поль был сыном одного из наполеоновских генералов, и это решило все дело. Свадьба состоялась в 1810 году, когда император имел небывалую силу, и его верные соратники, генералы и маршалы, пользуясь всеобщей любовью и уважением, были еще и богатыми людьми с неплохими связями, и именно на это рассчитывал отец Жюстины, помошник прокурора. А потом наполеоновский режим рухнул, погребя под своими обломками и отца Поля, и отца Жюстины. К тому времени в семье Диманче уже было двое детей, Анна и ее старшая сестра, которая скончалась от тифа в возрасте двенадцати лет. Анне тогда стукнуло пять. Давно же это было.... Сейчас ей двадцать, и у нее назначена свадьба через два месяца. Мать после смерти старшей дочери тихо помешалась, и муж поместил ее в клинику для душевнобольных. Это случилось после того, как Жюстина хотела утопить Анну в ванне. Зачем она это пыталась сделать, больная женщина не смогла объяснить, и Поль, чтобы не искушать судьбу, решил избавиться от нее. Главное, чтобы это было на пользу дочери, которая составляла все счастье его жизни. После эпизода в ванне Анна приобрела на всю жизнь страх перед водой, хоть и пыталась бороться с этим. Поль, профессор юриспруденции в Сорбонне, дневал и ночевал в лекционной, и как практикующий, к тому же адвокат, не находил времени следить за дочерью. Поэтому в жизни Анны появилась Гленн, которую рекомендовал Полю его друг. Тому человеку англичанка доводилась дальней родственницей, сбежавшей во Францию после какой-то ошибки юности. Что это было, Поль не знал, да и не хотел знать. Ему было достаточно, что она любила его дочь как родную, заботилась о ней и давала избыток полезной информации, которую малютка впитывала с радостью.