Игры с Вечностью

Грамин Андрей Игоревич

Гленн очень скучала по своей родине. Это было странно, потому, как во Франции все было лучше. Например, кухня. Она отличалась от английской так же, как и погода в Лондоне и Ницце. Французы более общительные, открытые. И все равно, видимо этот туманный остров влюблял в себя своей строгостью... А быть может, она оставила в Британии кого-то, по кому скучала? Я думаю, что каждого человека тянет в те места, где он провел свое детство, и это все объясняет. Поэтому с детства Анну сопровождали легенды о рыцарях круглого стола, страшилки о ведьмах и черном псе, и рассказы об обычаях консервативного острова. Анна впитала это в себя, и знала теперь Англию не хуже ее жителей. Может, поэтому она и поехала в Лондон, чтобы наконец-таки увидеть своими глазами ту страну, о которой столько слышала. Отчасти так, а отчасти ей захотелось немного оторваться от своей

обычной жизни, и, отстранившись от обыденности поймать правильные мысли. Причиной поездке так же служило скорое замужество. Нет, Анну оно не пугало, она скорее даже стремилась к нему, но что-то все равно останавливало. Она была готова поклясться на библии, что любит Жана, своего избранника, но любовь была не такая, о какой она читала в бульварных романах, коими были усыпаны парижские витрины, так же, как тюльпанами амстердамские рынки. В них любовь горела, сбивала сердечный ритм, кружила голову, а здесь.... А здесь она относилась к своему избраннику с нежностью, привязавшись к нему за годы дружбы, предшествовавшей помолвке, она его уважала, ценила и прислушивалась к его мнению. Жан ее устраивал. Он был умен, образован, обходителен, интересен, красив наконец-таки, да и любил ее безумно, но что-то мешало. Головой Анна понимала, что он идеальный спутник жизни, который никогда ее не обидит и словом, который будет исполнять любые прихоти. За ним она сможет себя чувствовать как за каменной стеной, купаясь в деньгах его отца-банкира, хотя она далеко не ради денег выходила замуж. Но это говорила голова. Чувства утверждали, что ей нужно съездить в Англию и успокоиться, обдумав еще раз шаг. Гленн, с которой Анна делилась всем, тоже говорила, что у воспитанницы любовь, просто такие чувства бывают много позже, когда уже есть совместное прошлое, и удивлялась подобному в столь раннем возрасте. Она советовала выходить замуж, не задумываясь, потому что с подобным раскладом Анна до конца дней будет счастлива и никогда не разочаруется в избраннике. Последняя послушно кивала, но Жан казался ей слишком... слишком правильным, что ли? Она хотела, чтобы ее избранник был более мужественным, открытым и эмоциональным, нежели сын банкира, который отличался молчаливостью, податливостью и спокойствием. Но эти мысли были лишними, как прекрасно понимала не по годам умная девушка, знающая, что с темпераментным мужем жить намного сложнее.

Из этих раздумий ее вывел незнакомый мужской голос, чуть хрипловатый, глубокий и приятный.

– Как приятно вернуться домой. Ты еще стоишь, детище старого волшебника?
– Говоривший мужчина с улыбкой и непередаваемой нежностью смотрел на собор, как будто это была не груда камней, а красавица в подвенечном платье.

Анна обернулась. В паре шагов от нее, на пару ступенек ниже стоял загорелый молодой человек, безупречный костюм которого, цилиндр и трость указывали на определенное положение в обществе. Высокий, широкоплечий, с темно-каштановыми вьющимися волосами и ироничным взглядом карих глаз, он мог считаться даже красивым, хотя Анна привыкла мерить красоту несколько по иным, французским меркам. Там в цене была утонченность и гибкость, а не сила и гордая стать, которая отличала незнакомца. Он был так же физически крепок, как и ловок, судя по его небрежной позе и легкости, несмотря на силу, интуитивно прослеживавшейся в фигуре. Анна удостоверилась в этом, когда он молниеносно перепрыгнул через три ступеньки, чтобы оказаться около нее.

– Мадемуазель, простите, что бестактно прервал ход ваших мыслей, заставив обернуться ко мне.
– Он с достоинством поклонился, проговорив извинения на чистейшем французском языке.
– Я очень долго не был дома, и не смог удержаться от подобной реакции, глядя на символ моей родины.

– Я принимаю ваши извинения.
– С достоинством произнесла Анна, после чего не удержалась от чарующей улыбки. Наконец-таки нашелся тот англичанин, который не боится проявления своих эмоций, и извиняется только ради приличия, не считая это преступлением. Анна с самого начала, как только ее нога коснулась пирса в Дувре, столкнулась с холодностью, отличавшей бриттов от всех остальных жителей мира, и это ее угнетало. Услужливая вежливость, безупречность манер и выправки всех - от прислуги до лордов ее раздражала как красная тряпка быка, но сделать с этим она ничего не могла, чтобы не показаться бестактной. Приходилось подчиняться традициям, и ловить безразличие в вежливых глазах. А тут искренний и открытый молодой человек, настолько загорелый, что его трудно было принять за англичанина. Но если джентльмен говорил, что это его дом, значит, он не врал. И откуда у него чистейшее французское произношение? Ей стал интересен этот субъект, олицетворявший собой одну большую загадку.

– Позвольте представиться: Виктор Эван Макнэрн.
– Он опять поклонился. Безупречность манер выдавала прекрасное воспитание.

– Анна Диманче, француженка. Можете говорить по-английски, я отлично знаю этот язык.
– Она сделала книксен.
– Но откуда вы так отлично говорите по-французски? Вы же англичанин?

– Я шотландец, мисс.
– Он перешел на язык Шекспира.
– Но для вас это, наверное, одно и то же. Простите, если я ошибаюсь.
– Он наклонил голову, и снова выпрямился.

– Прощаю. Я понимаю различие.

– А французский я изучил в Марселе, где ходил под парусом на торговой шхуне с французской командой.
– Виктор принял выжидающую позу.

– Вы моряк?

– В какой-то степени, мисс. Я младший сын в знатной шотландской семье. Мои предки носят баронский титул уже восемьсот лет, но мне он не светит, так как у меня четверо старших братьев. Поэтому я, с благословения моего отца, отправился в пятнадцать лет из родного дома в Вест-Энде бороздить просторы мира. Это была моя мечта с самого раннего детства. Я мечтал открыть новые страны, но, к сожалению, все континенты давно открыты. Простите, быть может, я вас утомляю излишними подробностями?

– Нет, что вы. Мне очень приятно вас слушать.
– Анна опять улыбнулась.
– Продолжайте, прошу вас.

– Сейчас мне двадцать восемь, я объездил пол мира, и вот, только сегодня ночью ступил на родную землю. Я устал от скитаний, и мне хочется иметь что-то свое, постоянный уголок, возвращаясь куда, я буду счастлив.

– Кстати, а как вы поняли, что я француженка?

– Вы одеты по парижской моде. Я последние полгода жил в этом городе. У меня родственники имеют квартиру на Арбр Сек, у них я и гостил.

– Какое совпадение, я родилась и выросла на этой улице. Возле набережной Лувра.
– Она посмотрела на незнакомца с симпатией.
– И как вам Париж?

– А я жил возле Сент-Оноре, в паре кварталов от вас. А Париж бесподобен!
– Виктор в восхищении развел руками, как дирижер перед оркестром.
– Этот город заставляет удивляться даже того, кто видел многие страны, поверьте мне. Но здесь - он неопределенно кивнул в сторону творения Рена, - мой дом, и вы не поверите, даже в Тунисе и Дели я мечтал о туманах над Темзой и рождественской индейке, которую моя мама, не смотря на штат поваров, всегда готовила сама.

– Вот и моя гувернантка, Гленн, всегда повторяет, что красивее Англии она ничего не видела.... Вы так тяжко вздохнули.
– Анна с участием посмотрела на него.
– О чем-то жалеете?

– Да. Жалею.
– Виктор с печалью посмотрел на плиты ступеней, доставая сигару.
– Я вернулся сегодня утром в свой дом, впервые за тринадцать лет, и не увидел там своей матери и двоих братьев. Я думал, что мы все вечны, но жизнь доказывает обратное. Мать уже три года как...
– Он поморщился, и замолк.
– В любом городе мира я всегда помнил о ней, и молился за нее. Заказывая кеб на вокзале, я с радостью и нетерпением ждал, что она кинется мне на шею, как только я переступлю порог дома, но вышло не так. Мне очень ее не хватает. Да и дом чужой, мне там никто не рад. Только она радовалась бы моему возвращению...

– А братья? Что с ними?

– Они оба были офицерами в Индии. Отец мне сегодня рассказал, что их убили в один день, но один умер под Индауром, а другой в Агре. Просто так совпало. Я не буду вас утруждать подробностями произошедшего. Это ни к чему.

– Да, конечно. Вам, наверное, тяжело говорить об этом. Я знаю, что такое потеря. Моя мать умерла, когда мне было пять. Я ее не помню, о ее смерти рассказывал отец, но он с такой болью отзывался о ней, что я уверена - это была прекрасная женщина. Я выросла без нее.

– Грустная история.

– Очень.

– Как вам в Лондоне?
– Виктор тактично сменил тему, чтобы не затягивать создавшуюся паузу.

– Красивый город. Но все люди какие-то не настоящие. Говорят не то, что чувствуют, скрывают эмоции, ведут себя так вычурно, будто минимум наследники престола. Ах, да, извините. Вы спросили о городе....

– Отчасти город - это его жители. Я с вами во многом согласен. Но сам Лондон от этого менее красивым не становится.
– Виктор оперся на трость.