Игры скучающих купидонов
Шрифт:
Его пальцы проворно побежали по застежке платья на спине. Это для меня пуговицы из петель с трудом вынимались, а у него они словно забыли о своей основной функции — «запирать и не пущать». Тугой воротник перестал душить.
Я схватилась за платье, когда оно почти покинуло меня, прикрыла им грудь. Металлические пуговицы неприятно холодили тело.
Павел не стал отцеплять каждый мой палец от ткани, быстро снял водолазку и деловито опрокинул меня на спину. Мол, сама разожмешь, когда я тебя зацелую.
— А поговорить?! — я посопротивлялась для виду, но быстро была сломлена. Как пишут в современных любовных романах — мое тело меня предало.
Конец первой части
Часть вторая. Мистическая.
Глава 1. Дела небесной канцелярии
— Встать! Суд идет!
— Да здравствует наш суд, самый гуманный суд в мире!
— Прошу садиться. Садитесь, садитесь.
— Спасибо, я постою.
— На суд вызывается купидон-стажер третьего уровня Афлорий Варлиенский!
Стоящий в проходе чиновник, сверившись с записями в огромной книге, водруженной на постаменте, посмотрел поверх очков на мнущегося у колонны ангела.
Афлорий, в силу таланта за год преодолевший путь от шептуна до стрелочника, тяжко вздохнул и, поморщившись, дернул плечами, чтобы растрепавшиеся перья приняли более презентабельный вид. Потом не спеша, боясь оступиться из-за непривычно длинных крыльев, что шлейфом волоклись за ним, двинулся по длинному проходу к столу, за которым сидел глава небесной канцелярии. Нет, речь шла не о том «Самом Главном»: дела проштрафившихся купидонов рассматривались чиновниками Любовного ведомства. Чтобы ангел попался на глаза «Тому Самому», ему нужно было, по крайней мере, посягнуть на Его власть и поднять бунт во главе трехсот соратников.
Это Люцифер обладал пылающим мечом под стать его гордыне, а что мог сделать Афлорий с луком и стрелами, могущими поразить лишь любовью? Сердце «Главного» и так было ею переполнено. Стрелой больше, стрелой меньше, он и не заметил бы.
— А ведь был божественно талантлив! — послышался шепоток слева, где сидели студенты академии Любви, которые приходили на подобные суды, чтобы научиться на чужих ошибках.
«Шептуны!» — скривил лицо Афлорий, который прекрасно помнил, как проходил практику нашептывания с некоторыми из них. Человек и не догадывался, почему вдруг поворачивал голову в сторону хорошенькой женщины и провожал ее долгим взглядом или удивленным присвистом. Мужскую реакцию предугадать невозможно, все зависело от воспитания того, кому купидон-стажер первого уровня шептал: «Глянь, какая идет!».
Тетивики — стажеры второго уровня, усевшиеся с правой стороны от «дороги на плаху», носили с собой только луки и максимум, что могли сделать — тренькнуть тетивой у человеческого уха, насылая на него влюбленность, что весьма точно характеризовалась пословицей «С глаз долой, из сердца вон». Как только причина воздыхания пропадала с горизонта, пульс воздыхателя приходил в норму, и волшебство прекращало свое действие.
«Правильно о них говорят, только и могут, что сотрясать воздух».
Он же, Афлорий, был на голову выше их всех — уже лет семь как ему доверили золотые стрелы и возможность выбора объекта любви. Стрелочники — это вам не шептуны или тетивики. Это уже почти боги любви.
Правда, и ответственности у них гораздо больше: в случае чего всегда виноват стрелочник.
«Где же я допустил оплошность?» — спрашивал себя Афлорий с того самого момента, как почтовый голубь принес неприятную весть, что стажеру следует явиться в небесную канцелярию. Надежда, что его вызвали как свидетеля, растаяла, стоило судье жестом указать на скамью подсудимых.
— Спасибо, я постою.
Афлорий не мог сесть. Он в последние два дня даже спал стоя, что вымотало его вконец. А тут еще суд, где свежие мозги не помешали бы.
«В голове каша. А все ветреная мода. Придумали же, что подметать перьями пол — это круто! Да и само наращивание крыльев оказалось болезненным и обошлось не дешево, теперь минимум полгода придется отрабатывать. Но надо быть в тренде, если хочешь попасть в клуб избранных купидонов, кому поручается устраивать браки королей», — кисло думал Афлорий, наблюдая, как судья натягивает налокотники и обмакивает перо, выдернутое из собственных крыльев, в чернильницу в виде сердца. Писать по-старомодному кровью — удел консервативных чиновников.
Глава небесной канцелярии глотнул живительной влаги из кубка и поправил парик, что так и норовил съехать на бок.
— Подсудимый Афлорий Варлиенский, клянитесь, положа руку на душу, что будете говорить правду и только правду.
— Клянусь! — стажер обхватил себя за плечи, скрестив руки, доказывая тем, что кривить душой не станет.
— Нашим ведомством была проведена выборочная проверка деятельности стажеров. В результате чего выявилось, что шесть лет назад ведомый вами объект… — тут судья заглянул в лежащий перед ним фолиант, чтобы уточнить имя человека, на которого был истрачен любовный заряд, — …Евгения Ключева получила сильнейшую душевную травму, отголоски которой наблюдаются до сих пор. Как вы объясните сей вопиющий факт?
На витражном окне, что располагалось за спиной судьи, пришли в движение кусочки мозаики, и все сидящие в зале ахнули, увидев, что у появившегося изображения светловолосой женщины, рисующей узоры на запотевшем стекле, свечение над головой болезненно-зеленое.
Мозаика распалась, потом сложилась иначе, словно кто-то крутанул огромный калейдоскоп. В машине сидели двое. Мужчина, над головой которого плясало желтое пламя, выражающее досаду, подписывал какой-то документ. Женщина застыла, потонув в серой дымке.
— Вы где-нибудь видите цвет любви — красный? — судья стряхнул каплю крови с пера, приготовившись записать ответ подсудимого.
— Я… я не знал! — Афлория охватила паника. Он помнил девчонку, которая не спускала глаз со своего преподавателя, подав тем знак, что готова к любви. Неужели он ошибся, и это сильное чувство не задело источник обожествления — Алексея Харитоновича? Да, именно так звали того симпатичного математика. Шесть лет страданий! Да за такой срок купидона могут перевести назад в шептуны, а то и вовсе в другое ведомство. Нет ничего мучительнее, чем оказаться утешителем недужных — ангелом, который вселяет искру надежды в сердца безнадежно больных. Все-таки дарить любовь — это праздник, и никакая другая работа с этим не сравнится! Взять хотя бы ведомство Войны и Мира, где каждый шаг — словно по минному полю. — Я думал, любовное соитие произошло по обоюдному согласию!