Игры скучающих купидонов
Шрифт:
— Вы должны были убедиться, проверить. И действовать до любовного соития, а не просто фиксировать, что связь состоялась.
— Простите, я поступил непрофессионально, легкомысленно… — Афлорий знал, что сейчас все видят, как сильно он раскаивается. Вина — это черный цвет, который легко закрасит весь спектр чувств. Судьи именно поэтому носили парики — никто не должен догадываться, что творится в их головах.
— Я не буду рассуждать об ответственности, возлагаемой на купидонов, — судья закрыл книгу после того, как быстрым росчерком пера вынес пока только ему ведомый приговор. — Кто бы чего не говорил, любовь — основа всего. Поэтому и наказание виновный понесет соответствующее.
Афлорий вздрогнул, когда рядом с ним выросли фигуры двух ангелов-пересмешников. Им единственным дозволялось появляться среди людей, принимая человеческий облик.
«Пошлют исправлять ошибку? — мелькнула догадка, и стажеру стало легче дышать. — Неужели позволят стать пересмешником? Это лучшее из наказаний, я счастливчик!»
Напряжение спало, Афлорий даже тряхнул крыльями, забыв, что любое движение может отозваться болью, и едва не пропустил заключительные слова судьи.
— Лук и стрелы сдать.
— А как же…
Действительно, как исправить ошибку без золотых стрел? Свел бы неудавшуюся парочку, бабахнул по ним стрелой любви так, чтобы она прошила оба сердца, и все, готово! А теперь?
— Четвероногому существу они ни к чему.
— Ваше Светлейшество, я не понял, вы сказали «четвероногому»? — лик стажера стал того же цвета, что и кончики собирающих звездную пыль крыльев.
— Тварью бессловесной вступите в человеческий мир. И оной останетесь, пока не осчастливите любовью пять пар.
— С-с-стать собакой? — Афлорий не верил, что его так жестоко наказывают. Теперь он будет не в состоянии не то что ранить стрелой, но и даже тренькнуть тетивой или нашептать.
— Хоть хомячком, — устало ответил судья и шарахнул деревянным молотком по чернильнице, разбив стеклянное сердце и ставя на том точку. Разбрызгавшаяся кровь медленно впиталась в одежду двух пересмешников и упавшего на четвереньки стажера, запустив тем приговор в силу.
Последнее, что услышал Афлорий, чувствуя, как с его крыльев осыпаются перья, это шипящий шепот ангела-пересмешника:
— Только попробуй стать хомячком! Придушу!
— Мяу! — произнес стажер и почесал задней лапой за ухом.
А в городе, где осень золотом и багрянцем разукрасила тихие дворы и скверы, из подъезда дома, где жила Евгения Ключева, вывели спившегося барабанщика дядю Сашу. Он, поймав строгий взгляд своей старшей сестры, торопливо спрятал под куртку отполированные годами неустанного применения барабанные палочки.
В сторонке терпеливо дожидалась своего вселения интеллигентная парочка старушек. Прямые спины, гордо поднятые головы. В переноске у их ног томился кот породы вислоухий шотландец. Его так и тянуло уткнуться носом в один из баулов, принадлежащий сестрам. Там лежали бутылки, заполненные замечательной настойкой, на которую кот возлагал огромные надежды. Не надо шептать, тренькать или пулять стрелами. Накапал пять капель, и все то, что сделает проштрафившегося купидона свободным, произойдет само собой. Утраченные много лет назад чувства вспыхнут с новой силой, и никуда голубчикам не деться. Все переживания и комплексы исчезнут, уступив место любви.
Всего то и нужно — подогнать Бойко Алексея Харитоновича к аптеке, где работает Ключева, всучить каждому по бутылке «Любарума», и пусть сны, полные неги и страсти, примирят их с мыслью, что они друг без друга жить не могут.
«Зачем ты берешь пять бутылок, когда достаточно две?» — вспомнил кот шепот пересмешника, которого его сероглазый напарник называл Ассисом. Афлорий различал двух совершенно одинаковых ангелов только по цвету глаз. Видимо, его изменить они были не в силах. Стажер слышал, что пересмешники прячут истинную внешность даже от своих друзей, а порой и сами забывают, как выглядят.
Все трое стояли на складе, где им выдавали реквизит, необходимый для выполнения задания.
«Две?!» Ну уж нет, больше никакой оплошности стажер не допустит! Все нужно брать с запасом, еще неизвестно, сколько лет придется торчать среди людей. Просто так ни один из «посланцев» в Любовное ведомство вернуться не может — только после исполнения всех условий приговора.
Пересмешники сверяли полученное «обмундирование и предметы обихода» со списком, который наверняка составили заранее. Что и говорить, профессионалы.
— Зачем вы подкатили BMW? — зайдя за стеллажи, удивился пересмешник, представившийся кладовщикам как Проф. На стартовой площадке стояла, на взгляд кота, отличная машина. Чего этих надменных ангелов не устраивает? — Нет-нет! Я кровью по белому написал — красные «Жигули». Мы не должны выделяться. Все тихо и скромно.
— Красный в людском мире совсем не скромный цвет, — вставил свое Афлорий.
— Может такое случиться, что станет жизненно необходимо, чтобы наша машина запомнилась. Но только не своей стоимостью. Деньгами «там» никого не удивишь.
— А это что?! — воскликнул Афлорий, когда перед ним открыли дверку переноски для кошек.
— Так нужно. Я не хочу носить на руках шестикилограммового кота.
— Но я же никуда не убегу, буду тереться у ваших ног! — стажер нахождение в клетке считал унизительным.
— Вот еще одна причина, почему нам нужна переноска, — Ассис поморщился, словно трущийся о ноги кот — верх не гигиеничности. Его мимика сильно задела Афлория, привыкшего быть самым лучшим, самым умным и самым модным. — И подбери себе какое-нибудь кошачье имя…
— А чем вас Афлорий не устраивает? — возмутился стажер. Шерсть на его загривке встала дыбом.
— Если ты будешь выкобениваться, мы сами дадим тебе кличку. Будешь просто Васькой.
— Лямур. Хочу быть Лямуром. Это имя будет мне греть сердце.
— Полезай в переноску, Лямур. Пора, — вместо Профа рядом с Ассисом стояла милая старушка с ридикюлем в руках. Когда дверца за стажером закрылась, второй пересмешник тоже превратился в пожилую женщину. Его карие глаза закрывала шапочка с вуалью.