Игры во Вселенную
Шрифт:
Это здорово, так же здорово, как со сказками. Димке было лет девять, когда он обнаружил, что писать сказки просто. Вот только писать было тяжело. И почерк у Димки корявый. Он тогда придумал две сказки - короткую, на четыре странички, и длинную, не законченную. Коротенькая была похожа на русскую былину про богатырей. А в длинной были приключения зверей и детей, как в историях про Винни-Пуха.
С тех пор Димка сказок не записывал. Он решил подождать, когда научится выводить слова на бумаге легко и быстро, как взрослые.
Прошла половина лета. Димка съездил
– Но Димка, у тебя это всё-таки получится. Рисуй фломастерами. Не страшно, если река будет одинакового синего цвета. Когда я пытаюсь рисовать, я, считая себя взрослым, пытаюсь учесть слишком много вещей. Конечно, занимайся я ими лет пять или десять, я овладел бы всей этой белибердой, но я не художник, и желания год учиться рисовать воду в стакане у меня нет. Вместе с тем, как человек опытный, я не могу себе простить рисование "по-детски" (и это плохо). Всё это вместе (то, что я знаю, как, но не умею так) ужасно мне мешает. А ты - ты можешь просто рисовать, пока никто не вправе требовать от тебя мастерства художника.
Я видел слишком много картин. Рисуя дом, я вижу, что он нарисован плохо. Как бы я ни старался, я всё равно буду это видеть. А человек должен верить, что создаваемое им - гениально. Тогда оно будет гениальным - что бы по этому поводу ни думали всякие умники-разумники.
Димка рисовал закат в океане и темные черточки птиц над клыками чёрных скал. Красные краски сменялись синими и фиолетовыми, появлялись цвета, названий которых Димка не знал. Димка не думал о названиях красок, он не думал, что к горизонту волны как бы сглаживаются на картине, и граница воды и неба должна быть ровной. Когда он смотрел на свою картину, он видел гораздо больше, чем рисовал.
Он рисовал планеты. Планеты, на которых свет дальних звёзд играет в радуги, и сверкают ледяные торосы; планеты, где оранжевые барханы пустынь распластались под громадным, на полнеба, светилом; джунгли, в которых люди кажутся сами себе муравьями, и лепестки фантастических цветов кружатся, когда пролетает буря.
Рисовал ущелья, казавшиеся пустыми и безжизненными. Но в тени, в пещерах, меж камней затаились они - те создания, чьё существование - удивительная и мрачная тайна.
И подводные чудовища в гротах с фосфоресцирующими стенами, и коралловые рифы. И развалины замков, и далёкие холмы на рассвете. И ярко-зелёные речные берега.
Мир больше, много, много больше, шептал Димка, остановив взгляд на белой стене комнаты и не видя её. Ведь я ещё не знаю (нет, я догадываюсь, но это, конечно же, всё не то), каким его видят птицы. Я не знаю, как чувствуют его бестелесные духи, о которых написаны самые таинственные сказки. Я могу только гадать, есть ли мысли у камней и громадных деревьев, а ветер и огонь - ведь Серёжа говорил, что в них тоже живёт какое-то сознание, и я верю этому, все эти стихии - у них ничего общего с тем страшным, что вползает в душу, когда ночами думаешь...
Ночь растягивается и уползает, глухая и чёрная, в бесконечность. Димке кажется, что если не ложиться спать, утро не наступит никогда, и можно очень много успеть - если, конечно, сонная одурь не удушит пылающий в голове огонь.
Можно выбежать в ночь. Иные миры и сказочные пространства, днём такие зыбкие, совсем рядом. Но - один на один - с великой и жуткой Ночью Димка чувствует себя слишком маленьким мальчиком.
– Если бы ты был здесь, - шепчет он, запрокинув лицо.
– Я ничего же не боялся бы!
Небо отодвигается всё выше, а звёзды заполняют, теснясь, пустоту, - и снова - Димка, не двигаясь, смотрит.
Димка не замечает, как уходит в дом и опускается на кровать. Перед глазами всё так же мелькают огни, чьи-то размытые лица, глаза. Димка засыпает, и ему чудится, будто весь мир опускается в туман, мелькают те, кто не желает ему зла, хотя они, возможно, не люди, они там, за прозрачно-дымчатой стеной, играют, суетятся, поглядывая порою на Димку - "что же ты, мальчик, не идёшь к нам?"
... И увидел лицо Старухи.
Заорал Димка - её невозможное лицо - из мягкой резины - перекрутилось.
Старуха отдёрнула ладонь (она касалась Димки, пока он спал - нет, не спал, а был в другом, до невероятности странном месте!)
Старуха наставила на Димку палец - костлявый, длинный и кривой.
– Ты! Ты! Ты - враг мой!
Где-то далеко-далеко, огнями в высоких чашах, флагами на поднебесных башнях, песнями под яркою зарёй - металось воспоминание о силе - он, Димка, не беспомощный ребёнок, нет, он может вспыхнуть, и падёт с небес Свет... И...
А если нет?!!
И всё это погасло, растаяло, и Старуха, схватив его за плечи, швырнула, а Димка сжался, забыв даже, что такое страх, он стал как мячик - без души, без чувств, он ждал, когда его грохнет о стену - но летел и летел, падал в пустоту...
– Здесь тебя Им не достать!
– прошептала Старуха.
– Я не умею уничтожит ь тебя, н о в Рассеянных Мирах ты всё равно что мёртв!
Димка очнулся, сел, тихонько постанывая. Он был похож на сумасшедшего - стянул на пол простыню, дёргал себя за волосы, за уши, упал лицом на подушку, вскочил. Дышал - часто-часто...
Это был странный кошмар. Его не убивали, он не падал в пропасть, за ним не гонялись чудовища... На что это похоже? Как объяснить? Может, если бы у человека была душа, может, так она чувствует себя, когда её отрывают от тела?
– Я чуть не умер, - прошептал Димка. Звук собственного голоса немного успокоил. Можно было даже попробовать уснуть... только переложить подушку на другую сторону кровати. Вот так! А простыню поправлять уже не было сил - пусть. Как хорошо бы закрыть глаза, открыть - и утро!