Игуана
Шрифт:
Потому что Марфа-посадница была чудовищно богата.
А вот кличка «Федя-банкир» прилипла к Федору Ивановичу Егорову с детских лет. Хотите верьте, хотите – нет.
Сколько он себя помнил, был Федя мальчиком сообразительным и ироничным. Все детские премудрости, школьные, вузовские и иные науки давались ему исключительно легко. И сколько он себя помнил, ему всегда хотелось быть богатым. Не просто обеспеченным. Семья была не из бедных – отец работал главным специалистом в Министерстве среднего машиностроения, все время что-то изобретал, прятал ордена и медали в сейф,
Поскольку описание его яркой жизни не входит в нашу задачу по причине, которую вы, уважаемый читатель, поймете к концу главы, то и очертим эту яркую биографию лишь пунктирно. Золотая медаль в школе и по ценам начала 50-х годов пятьсот рублей в кубышке, заработанных тем, что давал однокашникам в долг с процентами. Отсюда, как вы уже поняли, и кличка Федя-банкир. Потом, с красным дипломом, «Плехановский» и уже пять тысяч в кубышке, – того же происхождения. К концу 80-х годов у Феди, владевшего, к тому времени, сетью подпольных трикотажных и швейных фабрик, на счету и в кубышках было так много, что он сам бы сбивался со счета, если бы не обладал феноменальной памятью и исключительными математическими способностями.
Когда стало можно все, за исключением того, что нельзя, Федя был членом правления пяти банков, председателем правления в некоем сложносочиненном консорциуме, консультантом и советником ряда крупных политических деятелей и государственных чиновников.
К описываемым событиям Федя стал, как ни странно, одним из самых богатых людей в пост перестроечном пост советском пространстве. Странность же состояла в том, что к 1998 г. Федя-банкир, предчувствуя катаклизмы «черных» вторников и понедельников, не владел банками, не держал свои капиталы в российских банках, практически, почти не имел недвижимого имущества в России.
Но 8 миллиардов долларов на счетах в зарубежных банках делали его одним из самых влиятельных людей в российской банковско-финансовой системе.
– Я не банкир, я финансист… – любил повторять Федя, иронично улыбаясь тонкими губами и задумчиво почесывая короткую каштановую бородку.
– А какая разница? – кокетливо спрашивала его молодая дама, волею случая оказавшаяся его собеседницей в этот вечер.
Федя подливал ей ещё немного холодного «Брюта», таинственно улыбался и переводил разговор на другую тему. Например, спрашивал:
– Любите ли вы Монтеня?
И, если получал положительный ответ (что было не так уж странно, в обществе, где бывали такие богатые люди, как Федя, даже девушки на одну ночь не путают Брема и Брамса, Шмемана и Шлимана), то напоминал:
– Как говорил Монтень, «природа верна установленному ею порядку, ибо, как полагают естествоиспытатели, зарождение, питание и рост каждой вещи есть в то же время разрушение и гибель другой».
Он делал глубокую затяжку, опускал, не стряхивая пепел длинную коричневую сигарету с золотым обрезом в хрустальную пепельницу, и лениво пояснял:
– Я
– Но почему вы ушли с высоких постов президента банка, члена правления в других банках, и так далее, и тому подобное. Почему вы ушли, ну, не скажу от богатства, от власти?
– Суета все это, мой юный друг, суета. Знаете, ещё Платон говорил: кому удается отойти от общественных дел, не замарав себя самым отвратительным образом, тот, можно сказать, чудом спасся, – Финансовая сфера, мой юный друг (говоря эти слова 52-летний Федя кокетливо пробегался лениво-страстными глазами по всему длинному и чарующе пахнущему телу молодой дамы, думая о том, как бы растянуть удовольствие обладания эти змеиным телом сегодня вечером), это такой тонкий лед… Скользишь по нему, а он потрескивает, потрескивает, того и гляди разойдется трещинками, хлынет сквозь них ледяная вода и поглотит неосторожного с головой…
– С вашей-то головой, – откровенно льстила молодая женщина.
– И с моей, голуба душа, и с моей… Что было бы тем более обидно. Вот я и отошел от дел… Как бы отошел. Советы даю и теперь… Сам в банки не езжу, на правлениях время не теряю… Ко мне приезжают, я вбираю в себя информацию и моделирую ситуацию.
– И как?
– А вот так: получается…
– Это дает Вам деньги?
– Это как раз и дает мне ощущение власти. А деньги… Много ли их надо? Детей у меня нет. Сколько Бог мне отпустил, никому не ведомо. Нет, при самой богатой фантазии мне уже никогда не потратить всех денег, что я заработал к пятидесяти годам. Никогда… Обидно… Но факт. Только власть, власть… Ощущение могущества и…
– И?
– И полной своей неуязвимости.
– Ой ли? Неужели даже самый богатый человек может со 100-процентой гарантией обезопасить себя от ненависти конкурента, мести разоренного, зависти бедного?
– Хе-хе… Нет этого ничего… Вы понимаете? Нет. Нет завистников, – я никому не перебегаю дорожку. Нет мстящих – я давно не участвую в банковских операциях, никого, соответственно, не разоряю, не подвожу.
– А зависть? Если вы очень богаты, всегда найдется криминальная структура, руководителю которой, как там у них это называется, пахану, придет в голову мысль «наехать» на вас, ну, рэкет, требование денег в обмен на жизнь?
– Это невозможно.
– Почему?
– Нетрудно узнать, что деньги с моих зарубежных счетов нельзя снять без моего согласия: там (чтоб вас не заставлять скучать, скажу кратко) многослойная, система зашиты, – нужны отпечатки моих пальцев, ключик от сейфа есть у трех людей – моего нотариуса, банкиров и у меня; там идет проверка при попытке войти в банковское хранилище и по сетчатке глаза, и подпись проверяется компьютером на предмет подделки.
– Вас можно заставить самого отдать крупную сумму, пытки, наконец.