Их последняя встреча

Шрив Анита

— Действительно, — проговорил Роланд, давая понять, что не верит ни единому слову. — Значит, вон оно что.

— Джейн здесь? — спросил Томас. Его укололи, и ему по какой-то глупой прихоти захотелось уколоть в ответ.

Хитрый Роланд улыбнулся, прищурившись.

— А Элейн? — задал еще один вопрос Томас.

— Конечно, — мягко сказал Роланд. — Кстати, где Регина?

Томас увидел жену, которая через комнату направлялась к нему, — высокая женщина на высоких каблуках.

— Она сейчас подойдет.

— Значит, Кеннеди не будет?

— Боюсь, что нет.

— Надеюсь, это не твоя недоработка.

— Как ни странно, нет. — Томас подцепил еще одни бокал шампанского.

—

А, прекрасная Регина, — воскликнул Роланд. Слова, которые должны были прозвучать как искренний комплимент, в его устах звучали сально.

Регина поцеловала Роланда чуть ли не в губы. Так могли целоваться люди, которых связывает нечто большее, чем простое знакомство. Она посмотрела на Томаса и засияла — очевидно, общая тайна была по-прежнему нераскрыта.

— Очень жаль насчет Кеннеди, — посочувствовала Регина Томасу. Ее румянец распространился почти до груди, на которую трудно было не смотреть. Более того, Томас видел, как пялился на нее Роланд.

— Ты что-нибудь ел? — заботливо спросила Регина, обычно не очень заботливая. Сейчас она могла себе это позволить.

— Я в порядке, — ответил Томас. Вопиющая ложь. Он был на грани безумия. Краем глаза он видел, что по какому-то не известному ему закону физики толпа между ним и Линдой начала редеть и ее с Питером выносит в его сторону. Он заметил, что теперь Линда пила виски. Чистый, безо льда. В его голове с грохотом пронеслось с полдюжины причин, почему встреча Линды с Региной и Роландом закончится катастрофой.

— Давайте найдем Элейн, — предложил Томас. Регина и Роланд как-то странно посмотрели на него, что, впрочем, объяснялось его предложением. Но было уже слишком поздно. Линда, отделившись от Питера, уже стояла рядом.

— Здравствуйте, — произнесла Регина удивленно. — Вы ведь Линда, верно?

— Да. Здравствуйте. — Обнаженная рука Линды была на расстоянии дюйма от локтя Томаса.

— Линда, это Роланд Баулз, руководитель Регины.

Линда протянула руку.

— Здравствуйте.

— Томас и Линда вместе учились в средней школе, — объяснила Регина.

Роланд оценивающе разглядывал ее, даже не потрудившись скрыть это. Господи, этот человек был невыносим.

— Томас и Линда однажды вместе побывали в аварии. Это так, Томас? — спросила Регина.

При упоминании аварии у Томаса на мгновение замерло сердце.

— У него остался шрам, — громко добавила Регина — здесь почти всем приходилось чуть ли не кричать.

— А я-то думал, откуда этот шрам? — протянул Роланд.

— Наверное, это было ужасно. — Регина, внимательно посмотрела сначала на Томаса, потом на Линду. Ее взгляд метался между ними, стоявшими бок о бок. Но тут она вспомнила свою благую весть, и легкая тучка прошла мимо. Лицо ее осветилось настолько, что Томас был уверен: она сейчас скажет о своей новости.

— Я уже почти не помню этой аварии, — отреагировала Линда. Ее виски был уже почти выпит.

И тут словно образовалась некая критическая масса, повысив температуру в комнате на несколько градусов. Томас внезапно почувствовал стеснение в груди и начал обливаться потом в своей белой рубашке. Он заметил, что у Линды тоже появились капельки пота над верхней губой, словно нежные усики, которые ему хотелось слизнуть. Повышались не только окружающая температура, но и эмоциональный накал, — и от этого все казалось каким-то увеличенным.

Глядя на Регину, он ощутил такую глубокую клаустрофобию, что у него перехватило дыхание. Томас впервые подумал: наверное, он ненавидит Регину вместе с ее самодовольным ограниченным Роландом. Роланд тем временем рассказывал о Кингсли Эмисе [54] , утверждая,

что тот его сосед, кузен или что-то еще в этом роде. Еще Томас подумал, не ненавидит ли он и по-мальчишески симпатичного Питера за то, что тот спит с его любимой женщиной — женщиной, для которой Томас был предназначен. И от этого внезапного общего повышения температуры воздух стал настолько мерзким, что он почувствовал почти ненависть и к Линде — за то, что она слишком поздно вошла в его жизнь, пробудив старые чувства, которым лучше было не просыпаться (правду говоря, он считал, что это он вошел в ее жизнь).

54

Эмис, Кингсли Уильямс (1922–1995) — английский писатель.

Томас отвернулся от всех и пошел, прокладывая путь сквозь голые спины и толстые шеи, почти не слыша, что кто- то произнес его имя, не обращая внимания на оклики. Он прошел мимо азиатской женщины в шелковом сари и стройного француза (с таким ртом он мог быть только французом), услышал на ходу — или только вообразил? — чей-то громкий, на повышенных тонах спор, сердитое ворчание откуда-то из глубины толпы. Он знал: это из-за общей гнетущей атмосферы, из-за иссушающего воздуха — стиралась кожа, сжимались челюсти, раздавалось ворчание там, где прежде раздражение было немыслимо. Он дошел до стола и остановился возле него, не зная, куда еще идти, закурил сигарету, стоя спиной к толпе, не желая никого видеть.

Томас услышал свое имя и обернулся.

— Не останавливайся, — сказала Линда, коснувшись его руки.

Он пошел вперед, двигаясь по краю толпы и стараясь найти свободный угол, забрел в коридор, потом в переднюю и попал в темный кабинет. Она шла следом, на виду у всех, кто захотел бы ее заметить. Томас был так рад ее присутствию, что легкие его могли разорваться от радости.

Она скользнула внутрь и повернула замок.

Он понял, что она пьяна, но ничего не мог с собой поделать. Возможно, это последний раз — наверняка последний раз, — когда они были вместе. Дважды украденный момент, как кредит в банке, когда основной капитал исчерпан. Томас воспринял это как милость, о которой Линда еще не знала. Его собственного горя было достаточно для них обоих.

В темноте он нашел губами ее губы, гладил и целовал волосы. Единственным источником света был фонарь за окном, и Томас едва различал лицо Линды. Он чувствовал ее мускулистое тело, прижавшееся к нему более страстно, чем когда-либо прежде — более опытное тело, — и от вожделения им не терпелось раздеться. Он потянул ткань, наступил на нее, не имея времени расстегнуть пуговицы. Линда сняла туфли и стала вдруг меньше, подвижнее. Какое-то время они стояли у стены, затем оперлись о кожаное кресло. Они опустились на ковер между креслом и столом, и Томас ударился спиной об угол стола. Линда не была похожа на себя — такую неистовость мог породить только долго сдерживаемый гнев. Такой же, какой охватил его, когда он отвернулся от всех, не желая никого видеть. Только на какую-то долю секунды он остановился, чтобы спросить себя, что могут думать сейчас Регина, Питер, Роланд, но сейчас все они не имели значения. Значение будет иметь только этот момент, если ему суждено будет длиться всю жизнь. И, черт возьми, это будет длиться всю жизнь. И он сказал (или это сказала она?): «Я тебя люблю», как говорят любовники, хотя знал, что эти обесценившиеся слова (разве не говорил он их Регине? а она — Питеру?) не объясняют того, что между ними происходит. Для этого он знал только одно слово, одновременно пустое и точное, которое сейчас бесконечно повторялось у него в голове: «Это, — думал Томас. — Это».